Шторм над Петербургом
Шрифт:
Наконец, Мещерский остановился перед массивной белой с позолотой дверью — уже хорошо мне знакомой. Мы оказались перед приемной кабинета великого князя Фёдора Николаевича.
— Пожалуйста, дождитесь разрешения, господа, — обратился к нам Мещерский, чуть склонив голову, и добавил, — Его императорское высочество уже уведомлен о вашем прибытии. Скоро вас вызовут секретари.
Майор кивнул.
— Конечно. Благодарю.
Даже кофе не предложили, изверги. Мы с Кропоткиным уселись на диванчике под пристальными взглядами дворцовых гвардейцев.
Прошло несколько минут, и, наконец, из дверей приемной появилась фигура секретаря великого князя. Тот самый, который передавал Мещерскому предписание, чтобы задержать Павловичей.
Секретарь коротко кивнул.
— Господа, прошу за мной, — сказал он, приглашая нас внутрь.
Мы прошли приемную и направились прямиком в кабинет, наполненный тяжёлым, почти густым воздухом. Разговор — или допрос — проходил в приватной обстановке. В кабинете за длинным столом сидели только сам великий князь и Дмитрий Павлович. Последний был бледен, как полотно.
Увидев нас, князь крови вскочил и метнулся к нам.
— Как он? Как мой сын? — воскликнул он, преграждая мне путь. — Скажите мне, что с Павлом!
В голосе его звучала мольба, почти детское отчаяние, которое невозможно было спутать ни с чем. Дмитрий Павлович, всегда казавшийся человеком высокомерным и заносчивым, в этот миг стал совершенно беззащитным. Словно произошедшее с сыном окончательно его раздавило. Оно и понятно: Павел — единственный наследник мужского пола, и другие уже вряд ли появятся.
Возможно, я должен был испытывать к нему жалость. И я испытывал своего рода сочувствие — как к отцу, едва не потерявшему ребенка. Но он был отцом преступника, да и у самого рыльце тоже наверняка было в пушку. Осталось только доказать это или получить признание.
— Докладывайте, ваше благородие, — распорядился великий князь.
Кропоткин приосанился и откашлялся.
— Состояние Павла Дмитриевича стабилизировали, но оно остается тяжелым. Он находится под наблюдением специалистов, однако последствия магического… перенапряжения, с которым мы столкнулись в аэропорту, могут оказаться разрушительными. Лекари борются за его способность восстановить эфир. По словам Заболоцкого, потребуется время и значительные ресурсы для его хотя бы частичного исцеления.
Я добавил:
— Павел Дмитриевич использовал препарат, содержащий аномальную энергию в высокой концентрации, которая превосходит безопасные пределы для его организма. Заболоцкий обнаружил следы вещества, напоминающего те, что производились в лаборатории Сердоболя. Это не только привело организм и разум Павла Дмитриевича к истощению, но и поставило под угрозу жизни окружающих.
Князь крови, услышав доклад, побледнел еще сильнее, хотя казалось, что дальше уже некуда. Я вопросительно взглянул на дядюшку, затем перевел взгляд на столик с графинами и стаканами. Дескать, может подать водички? Федор Николаевич кивнул.
— Прошу
Князь крови явно мыслями был не здесь, в Зимнем, а с сыном. Трудно его в этом винить. И все же резкий голос дядюшки вернул пленника к реальности. Я поднес ему воды и, чуть надавив на плечо, заставил опуститься на стул.
— Да… Благодарю…
Да уж. Тень самого себя. Интересно, на что он рассчитывал, когда присоединялся к заговорщикам? Неужели ни разу не задумался о том, что подвергнет риску всю свою семью? Или сделал ставку по принципу «пан или пропал»?
Павел Дмитриевич рухнул на стул и обмяк, словно выпустив всё напряжение, накопленное за последние часы. Казалось, что вся его стойкость испарилась, оставив только растерянность. Этот человек, прежде внушавший другим аристократам уважение и даже трепет, сейчас сидел перед нами измотанный и подавленный.
— Итак, Павла Дмитриевича удалось спасти, — сказал великий князь. — Это уже хорошие новости. Уверен, наши маголекари смогут его вытащить. А раз так, то у нас с вами, Дмитрий Павлович, есть предмет для обсуждений.
Фёдор Николаевич посмотрел на дальнего родственника с нескрываемым разочарованием, выражение его лица стало ещё более суровым. Великому князю явно было нелегко вести этот разговор, но долг и преданность Императорскому Дому перевешивали родственные чувства.
— Дмитрий Павлович, наш Дом оказался в крайне затруднительном положении, и виной тому не только действия вашего сына. К этому привела и череда ваших ошибок.
Дмитрий Павлович, снова собравшись с духом, смотрел на Фёдора Николаевича с явной тревогой, но молчал, зная, что не имеет права на оправдания. Я видел, как его внутренний мир рушится, но он пытался скрыть это.
— Я… Я должен был быть с ним строже.
Уж явно строже, чем с Катериной, которую они довели до ручки своим контролем.
— Я еще могу хоть как-то понять, что Павел вспылил из-за побега сестры, — продолжал великий князь, расхаживая по кабинету. — Это его не оправдывает, но мне понятны чувства. Но то, что он устроил сегодня! В Аэропорту! Да еще и с применением аномальной силы. Дмитрий, вы вообще там с ума посходили?!
— Я говорил ему, что не стоит заигрывать с этими стимуляторами… Правда, я отговаривал его, и он тогда со мной согласился. Я ведь знал, что у него не хватит подготовки — ведь он не обучался в Спецкорпусе. — Князь крови спрятал лицо в ладонях. — Но он осушался меня. Я даже не знал, что он принимал эти стимуляторы…
— Эти действия бросают тень не только на вашу семью, но и на весь Императорский Дом. Ваш сын уже второй раз выходит из-под контроля, и на этот раз он чуть не устроил катастрофу, в которой могли погибнуть сотни невинных.