ШТОРМ. За бурей не всегда приходит рассвет
Шрифт:
Ушатов был против того, чтобы пускать на станцию кого бы то ни было. Он считал, что они, выжившие, должны любой ценой не дать развязать ядерную войну, защитить станцию, от любых посягательств на нее. Как внешних, так и внутренних. И это ощущение у подполковника за полгода выросло до поистине маниакальных размеров! В последнее время ему становилось хуже. Ушатов, казалось, перестал спать. Лицо его посерело. Под глазами появились черные полосы недосыпа. Он стал раздраженным и несдержанным. Ему везде чудились шпионы и заговорщики. А вчера был достигнут пик маразма! Ушатов чуть было не застрелил молодого парнишку, попавшегося за попыткой дозвониться родственникам на большую землю по спецсвязи.
«Они никогда не должны были нажать «красную кнопку», которая погрузит мир во мрак. Им и так хватает кары небесной в виде восставших мертвецов! Даже ценой собственных жизней они должны были не допустить врага до центра!» - Так думал Подполковник Ушатов… А майор Терентьев… Майор Терентьев страстно хотел жить и еще раз увидеть жену и дочь. Он верил, что мир хоть и сошел с ума, но не обезумел окончательно. Что это всего лишь планетарный насморк и его еще можно вылечить. Потому он сделал свой выбор.
– Так что у вас с ракетами, майор? – выдернул из раздумий полковник Резников задумавшегося офицера.
– А? – дернулся Терентьев. – Ах. Да, да… два «Ярса» и четыре заряда ПРО. Все штатно, товарищ полковник!
– Отлично, - не сдержал улыбки Резников. – Просто превосходно…
И тут впервые в жизни майор Терентьев засомневался в своем выборе…
***
2 часа до катастрофы.
Вертолет МИ-35-М.
– Привет! / пауза / Я не знаю, дойдет ли до тебя это сообщение, / пауза / но я хочу в это верить! / пауза / Нас переводят на другой корабль и потом увезут куда-то на север / пауза / Со мной все хорошо, но… / вздох / с тобой было бы еще лучше. Я верю, что ты меня найдешь. Я знаю… / пауза / И я буду ждать. Сколько потребуется, столько и буду, даже если… / пауза, вздох, печальный смешок / Нам же с тобой еще на Катунь, ты помнишь? Ты обещал / всхлип / Я… Я буду тебя ждать. Валентин и Полковник что-то задумали… Они говорили про какого-то ученого и его эксперимент. Я постараюсь узнать об этом побольше и когда ты меня найдешь, все расскажу… / пауза / Блин… / пауза / Долго думала, что сказать, а сейчас… Не знаю. Я соскучилась. Было страшно, но сейчас уже видимо бояться устала. Приходи. Не спеши. Нет… / смешок / я, конечно, не против, чтобы ты забрал меня поскорее, но я понимаю, как это не просто, и, если тебе нужно отдохнуть, собраться с силами, то лучше так и сделай. Я. Тебя. Дождусь. Главное приди. Не переживай за меня, все будет хорошо…
/ тишина, шуршание, конец записи/
Я тебя дождусь. Я тебя дождусь… Я-а-а-а тебя-а-а-а дождусь-усь-усь, - повторяло эхо в голове, колотясь о стенки черепа.
Николай полулежал, прикрыв поврежденный глаз рукой, все повторяя и повторяя запись, сделанную ей - девушкой, ради которой он сейчас живет, в прямом смысле слова. Сдаться. Уснуть. Больше не быть – все, чего сейчас хотелось. Чтобы не было боли – это, наверное, самое главное желание на данную минуту. Отдохнуть немного от нее! Хотя бы часик поспать по-настоящему,
Он умирал. Как ни прискорбно было это осознавать, но это было так. Зараза добивала его, ломая разум, лишая рассудка, поедая тело, но он боролся. «Сдаться всегда успеешь» – засели в голове слова раненного снайпера, которого отряд Николая чудом успел спасти из окружения талибов в Сирии в ответ на вопрос, как он вообще выжил в этом аду. Вроде простые слова, но, как говорится, сильные! И вот сейчас они всплыли в голове сами собой. Сдаться он еще успеет! Это легко. Это просто лечь и умереть. Но нужно было сопротивляться! Тем более, сейчас, когда до цели остался всего один шаг… Нет! Родители бы его не поняли. Не простили. Они сейчас за ним наблюдают и придают сил. И ему нельзя опозорить их.
Тяжело вздохнув, Николай позволил записи перелистнуться. Ему нужно было отвлечься. Слова любимой женщины стали для него невыразимо печальными. А сейчас ему нужен был дополнительный стимул. Всего должно быть в меру!
Гитарные аккорды ворвались в пустую голову, затягивая в нее звуки других музыкальных инструментов. Тяжелые. Низкие. Раскатистые. Вот что ему сейчас было нужно! Надежда! И злость! Злая надежда! Музыка быстро нарастала, заставляя дышать ей в такт, заряжая энергетикой. А затем… Он даже немного вздрогнул. Разбитые губы дрогнули, разрывая запекшуюся на них кровь. Он узнал этот голос. Низкий, бархатный…
– Я шёл вперёд каждый миг. Мне казалось: не зря.
Я свой маршрут размечал чередою побед.
Но с каждым шагом всё дальше был сам от себя,
И вот, похоже, назад пути нет.
Дыхание успокаивалось с каждой нотой, с каждой строчкой, с каждым звуком. Сердце стало биться ровнее, тремор, сковавший кишки, отступал. Даже, казалось, прострелянное лицо стало болеть немного меньше.
Как всегда Павел в своих музыкальных композициях бил в самую цель. Он словно пророк предсказывал будущее, и описывал его, накладывая на музыку…
– Что это, явь или сон? Всё не то и не так.
Во тьме бездонной мои изменились черты.
Но вдруг иначе нельзя? И я спустился во мрак
Узнать себя, здесь, на краю пустоты?
Шаг в темноту –
За горизонты бытия — путь во тьму,
Где плещет вечный океан. Я умру
Для мира времени. Уйду...
В пустоту.
– Колян! – позвал вдруг из кабины Петров, обрывая связь с потусторонней реальностью.
Голос друга показался возбужденным. Он просто источал ауру из радости, победы и облегчения.
– Догнали, Колян! Догн-а-а-а-али!
Гигант открыл глаза, оскалился. Дорога снова привела его к нужному месту…
Наталья кинула взгляд в иллюминатор.
Майор накренил вертолет, бросая машину куда-то вниз.
Капитан хищно оскалился.
Ему не нужно было говорить, что они там все трое увидели. Он и так знал. Он видел их глазами. Слышал их ушами. Впитывал окружающий мир их чувствами. Волоски на теле вздыбились. Внутри появилась костная дрожь. Из глубины груди к затылку поднялась ледяная волна ярости и злобы.
На горизонте, на черной неспокойной воде, среди отсветов звезд и пенных бурунов, величественно и неспешно на океанских волнах чуть покачивался освещенный палубными огнями и прожекторами вертолетов корабль. Его острые черты разительно отличались от покатых контуров «Титана» – резкие, грубые, четкие границы, словно созданного из острых игл и углов. Очертания корабля становились более разборчивыми с каждым мгновением, что вертолет приближался к нему. Петров что-то сказал Бурану, но тот никак не отреагировал.