Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Прошу прощения?
Ева фыркнула.
– Мало ли, что еще приключиться может, – заметила она. – Лучше мы обезопасим себя от ситуации, в которой ты еще разок утопишь в Тихом океане нашу технику.
Ковальски оторвался от кофе и одарил ее долгим взглядом. По нему было видно, что какая-то мыслительная деятельность мешает ему ответить немедленно же. Ева терпеливо подождала окончания процедуры, так как знала его уже неплохо. Закончит – сам скажет.
Настроена она была серьезно, однако, когда ее собеседник произнес первую фразу, не выдержала –
– Я хочу вышить это крестиком, вставить в рамочку и повесить в моей каюте, – наконец, отсмеявшись, провозгласила она и, напустив на себя серьезный вид (что обычно удавалось ей с превеликим успехом) процитировала:
– «Я не уверен, должен ли я испытывать угрызения совести по поводу этого происшествия…»
– Что тебя так развеселило?
– Все вместе. И то, что ты не уверен, и сама неуверенность в принципе. Ты всегда полагаешься в области переживаний на общепринятые стандарты, и тут, согласно ним, стоило бы быть уверенным и испытывать это грешное угрызение. Но ты нет.
– В рабочие моменты, вроде того, бывает сугубо некогда отыскивать способ погони, при котором ничья собственность бы не пострадала. Да, это нечестно. Но другого пути нет. За свою жизнь мы угробили много различных транспортных средств, однако ваш флаер был, я думаю, самым дорогостоящим. Ему не повезло оказаться рядом.
– Не повезло? Мы припарковались, как цивилизованные люди, Адам!
– Ваша сверхсекретная организация притулила свою сверхсекретную технику у всех на виду, не прибегнув к камуфляжу. По-моему, это все равно, что написать на лобовом стекле «Берите и катайтесь, кто пожелает»…
– Что тебя вообще понесло за штурвал транспорта, который ты понятия не имеешь, как пилотировать? – Ева, наконец, расчленила пирожное на части, которые сочла удовлетворительными, и принялась за уничтожение.
– Я люблю то, чем не могу управлять, – Ковальски сказал это так просто, как будто оно должно быть без пояснений понятно совершенно всем, и – более того – наверняка присуще не одному ему. Ева, и без того следящая за ним с любопытством, выразила своими тонкими бровями живейший интерес к последнему тезису: качнула ими, словно понукая продолжать.
– Согласись, что в моей жизни переизбыток того, на что я, строго, говоря, могу влиять. Законы физики, с которыми я, в общем-то, могу договориться, начальство, с которым я – опять таки, в общем-то – могу договориться, ситуации, которые являются проблемными и с которыми я, как ты понимаешь, могу, как минимум, попробовать договориться.
Большинство из того, что представляет собой проблему для нормальных людей, для меня ее либо не представляет, либо является проблемой куда меньше. Предвыборная гонка, нестриженый газон, поцарапанное авто, пропущенный матч, забытый день рождения шурина, дебаты в интернете или провокационные теле-шоу – все это меня не касается, потому что я мало имею отношения к тому миру, где все это есть. По мне, так проблема – это
– Ну да. Даже если ты вляпаешься, всегда можно выкрутиться. В самом скверном случае тебе придется забросить в вещмешок зубную щетку и уехать из страны, – кивнула Ева понимающе.
– Никогда не понимал этого пассажа про зубную щетку, – не согласился лейтенант. – Ее можно достать практически где угодно, и их все равно нужно менять раз в три месяца. И потом, без пасты много ими не начистишь. Мне кажется, что брать с собой зубную щетку – это какой-то жест в сторону чистоплотности и самоуважения, но никак не руководство к действию.
– Хорошо, не зубную щетку, а абсорбциометр, обойму патронов и орбитокласт, – невинно уточнила Ева – Или над чем ты в тот момент будешь работать…
– Я как раз об этом, – серьезно уточнил ее собеседник. – Я над чем-то работаю, изменяю это, влияю на это и, тем самым, управляю этим. И мне нравится то, на что я повлиять не в состоянии. Например, на чувства. Да, разумеется, мы можем сымитировать их при помощи введения посторонних химических веществ, но это не будет влиянием на чувства. Это нарушение химического баланса организма и соответствующая реакция. Все равно, что поливать лужайку из шланга, создать радугу и сказать, что управляешь дождем.
– Я думала, ученые любят то как раз, на что их влияние можно простирать...
– То, чем ты управляешь, можно заставить делать то, что ты хочешь. Посоревноваться с ним нельзя. Выходит игра в поддавки, да еще и в одни ворота. В этом нет ничего привлекательного. То же, на что ты повлиять не в состоянии, вызывает ощущение… – Ковальски замялся с трудом подбирая слово. Ева его не перебивала и не подсказывала.
– Первозданности, – наконец определился он. – Ощущение чего-то истинного. Первоначального. Чего-то, до чего не дотянешься даже наукой.
– Ну, то есть ты, вроде как, хочешь найти на все научную управу, и одновременно с этим – не хочешь, – подвела итог Ева. – А еще после этого женщины не знают, чего хотят…
– Я ученый, – пожал плечами ее собеседник. – Все, что я действительно хочу – это разобраться в вопросе.
– Ну вот: как раз я и намереваюсь все обустроить для того, чтобы ты разобрался в вопросе с пилотированием. Не то будешь, как я с аквалангом: ни бэ, ни мэ, ни кукареку…
– У тебя проблемы с аквалангом?
– Терпеть не могу лезть в воду.
– Меняю курс пилотирования на курс дайвинга.
– Ну, то есть, в принципе вопрос о том, быть или не быть отпуску, уже не обсуждается? Отличненько.
====== Часть 15 ======
– Адам?..
Голос Евы вырвал его из задумчивости, и он поднял голову.
– Ты помешиваешь в чашке вот уже несколько минут, – обеспокоено сообщила она о своих наблюдениях. – А сахара между тем там как не было, так и нет…
– Я задумался.
– Заметно.
Она присела рядом и, протянув руку через одну из многочисленных маленьких подушечек в виде сердца, провела ей по чужому лицу, убирая со лба волосы.