Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Что у тебя случилось?
– Я пока сам не понял.
– Расскажешь? Или это что-то, о чем ты не хочешь говорить?
– Я просто не знаю, что сказать. У тебя никогда не бывало такого ощущения: ты болеешь чем-то новым и затрудняешься описать симптомы?
– Нет, – удивилась Ева. – Это же у меня что-то ощущается, не у кого-то? Значит, я должна понимать, что это…. Или у меня проблемы с восприятием.
– Значит, они у меня. Проблемы с этим самым восприятием.
– По-моему, ты не был таким пришибленным, даже когда у тебя полностью полетела вся система, на которой работала куча твоих программ...
– К тому, что летит система или что
Ева задумчиво прикусила губу, размышляя.
– А что, – наконец произнесла она, – это у тебя всегда так?
– Я куда чаще имею дело с приборами, нежели с людьми, – невесело усмехнулся лейтенант. – Ты правда хочешь про это слушать?
– А зачем бы я спрашивала тогда?
– Тебе это может не понравиться.
– И что теперь? Мне может не очень нравится лечить пулевое ранение, но это же не повод игнорировать рану!..
– Это из-за девушки.
– О.
– Все нормально?
Ева улыбнулась ему.
– Ты что, опасаешься, что я устрою тебе сцену ревности?
– Я не знаю, как ты отреагируешь.
– Это вполне ожидаемо. Я ведь тебя хорошо знаю: если бы мы были нормальной парой, скорее всего, ты не заинтересовался бы кем-либо. Пока мы с тобой не встретились, ты неплохо существовал в гордом одиночестве, а после, когда оказалось, что у нас не получится, как у всех – не отправился на новые поиски. Я уважаю тебя за это – уже хотя бы потому, что не чувствую себя куском мяса, на который открывают охоту.
Ковальски глядел на нее внимательно, не упуская ни слова из этой речи.
– Ева, – произнес он. – Памятник тебе и твоей адекватности.
– Это не адекватность, – возразила она. – Понимаешь, мы ведь столько раз пытались определиться с тем, как назвать наши отношения – и все без толку, да? Это уже не дружба, но еще и не роман. И тут, понимаешь, вопрос: каждый человек заводит отношения для какой-то цели. Кому-то одиноко и не с кем поговорить. Кому-то одиноко и не с кем спать. Кто-то хочет детей. Кто-то хочет не быть белой вороной, не выделяться своим одиночеством. И я до сих пор не понимаю, что ты в них ищешь, Адам.
– Я сам не понимаю.
– Я хочу сказать: ты не из тех, кто страдает по причине отсутствия партнера для интима. И вряд ли из тех, кто страдает по причине того, что его не любят. Я хорошо к тебе отношусь, да и твоя команда к тебе хорошо относится. Вряд ли ты одинок. И твои поиски точно не по причине того, что не с кем поговорить. Мы только то и делаем, что говорим.
– Ты кругом права.
– То, что я кругом права, не помогает мне понять ситуацию. Конечно, все люди разные. Есть какие-то «общепринятые нормы», и люди стараются им соответствовать или хотя бы делать вид. Но ты даже не пытаешься.
– Прости, я не очень гожусь для отвлеченных бесед сейчас.
– Я все о девушках, Адам. Вообще считается, мужчины их любят, добиваются, посвящают им время. Я бы решила, что все дело как раз во времени, и ты предпочитаешь торчать в лаборатории, но чую тут что-то не то. Как будто ты просто даже не обращаешь на этих девушек внимания.
– Обращаю, – рассеяно отозвался лейтенант, думая, кажется, и еще о чем-то, кроме предмета беседы.
– Ты их не хочешь? – с интересом осведомилась Ева
Он понял, что для Евы в этом вопросе нет ничего “такого”. Что она считает себя вправе задавать подобный вопрос, задавать его ему, мужчине, который был
Именно то, что Ева не думала: заденет ли ее вопрос Ковальски или нет, убедило его в мысли, что она не хотела ему зла. Для нее естественным было спрашивать его. Если бы Ева хотела его задеть, то непременно бы задавала вопрос с умыслом, так, чтобы он понял – ведь она-то знает, что он слеп и глух к переживаниям... Но Ева никакого умысла к нему не имела. Все, что ей желалось – это узнать, как такие вещи переживает он, другой человек из другого лагеря, и таким образом она пыталась посмотреть на проблему его глазами. Он вздохнул.
– Дело не в том, о чем ты думаешь, – начал он, и тут же внутренне поморщился. Он не любил эти расплывчатые формулировки. Он ученый – а Ковальски хотел думать о себе именно как об ученом, и окружающие обычно говорили о нем, как об ученом, что ему льстило – так вот, он, ученый, никогда бы не описывал тему своего исследования так, как он теперь описывал свой ответ на вопрос. Но что было поделать? Ковальски ума не мог приложить, каким образом он мог бы ответить еще. Как обозначить такое широкое понятие, то, которое затронула Ева? Он попытается ответить, но он чувствовал, что если принять ее формулировку – в фокус попадет только часть проблемы, в то время как другая ее часть останется вне поля зрения. И, таким образом, ответ будет неверным, так как не будет всеобъемлющим. Этого он, как ученый, допустить не мог. Ева терпеливо ждала его вердикта. Она тоже мыслила, как ученый, и ей было интересно знать, как проистекает процесс для нее никак не доступный. Спрашивала его потому, что хотела знать. Подобное знание не было нужно ей ни для чего конкретного: это было обычное голое стремление к заполнению белых пятен на карте. И Ковальски это очень хорошо понимал, так как и сам был подвержен тому же недугу.
Да и потом… В конце концов, это ведь Ева. Если он не может поговорить с Евой, то с кем тогда вообще, спрашивается, может?
– Выбирая человека, мы выбираем все, что может быть с ним связано: с ним и с нами, – начал он, сам еще толком не очень понимая, как приведет к конечной идее, и стараясь формулировать на ходу. Рассуждения вслух всегда помогали ему в поисках определений. Ева не перебивала, зная, что его это раздражает, хотя он и видел, что ей есть что сказать.
– Я хочу чего-то настоящего. Отношения ведь, по сути, это сочетание разных… частей, создающих целое. Эти части – дружба, уважение, симпатия, физическое влечение и так далее. Встречаясь с женщиной только ради одного пункта из списка, я бы чувствовал себя, как человек, которого казнили древние китайцы своим знаменитым способом, заставляя ежедневно питаться одним только вареным мясом и более ничем. Я буквально физически ощущаю, что мне не достаёт других элементов. Говоря проще, если для салата нужно десять ингредиентов, а у нас только два, салата не получится.
– Ну так и мы вот с тобой, – не утерпела Ева. – Мы болтаем – и на этом все.
– Мы дружим, – возразил Ковальски. – Это немного иное. Я привык к тому, что я не в состоянии отследить этические метаморфозы. Если ты меня спросишь, почему сначала я воспринимал тебя, как потенциального партнера, а теперь, как друга, я не буду знать, что тебе ответить.
– Потому что у тебя произошло накопление соответствующего этического опыта, – пришла ему на помощь Ева. – Потому что мы общались, как друзья, а не как пара. А крутили бы роман, так ты бы сильнее привык ко мне, как к своей даме.