Штрафной батальон

Погребов Евгений

Костя Баев — ни с кем не спутаешь! — давится козлиным смешком, никак продыхнуть не может.

— Ну так вот, — прорывается сквозь смех голос Кускова, — вертаются с фронту два друга и ну своих жен с ходу пытать, как, мол, жить-поживали, мужнину честь берегли…

Щекотливые ситуации Кусков под восторг слушателей подает представлением в лицах, при этом безбожно привирает голосом и манерами, но не в ущерб впечатлениям своих зрителей.

Баев, кажется, совсем задавился смехом.

— Вот так-то, друг Туманыч, мотай на ус! —

поучает рассказчик. — Красивых в жены выбирать надоть, хоть с прибытком в доме будешь. Кумекаешь? А ты к Малининой, к белобрысой этой, подваливать надумал. Да она тебе и лапши на уши навешает, и без сапог оставит!

— Дак я че, жениться, что ль, на ней… Сказанешь тоже! — полыценно отнекивался Туманов.

На одном из разъездов, пока дожидались встречного эшелона, вдоль состава пробежал солдат-почтальон с газетами и забросил в каждую теплушку по нескольку экземпляров «Правды», «Красной звезды» и саратовского «Коммуниста». Газетами необходимо было распорядиться старшему, но Павел проглядел момент, и они пошли нарасхват. Возникла давка.

Завладев газетой, один из штрафников — Покровский — тут же свернул ее трубочкой и под шумок сунул под шинель — на раскурку. Но другие увидели, подняли крик. А уголовникам только того и надо: за собой шкод не замечают, в порядке вещей, но за остальными зорко следят, чуть что — первые горлохваты и поборники справедливости.

— Ага-а! Стащил, гад! Бей его! — торжествующе взвыл Тихарь, с воплями набрасываясь сзади на Покровского.

Получив тычок в шею, Покровский отлетел к противоположной стороне, а там на него налетел Башкан, опрокинул на пол. И уже вдвоем на распростертого с остервенением накинулись.

— Не сметь! Разойдись! По местам! — Расталкивая штрафников, Павел бросился к дерущимся, поймал Тихаря за отворот шинели и отбросил на кучу дров. Махтуров и Бачунский тем временем навалились на Башкана.

— Назад! По местам! — свирепо осаживая попрыгавших в проход штрафников, рявкнул Павел, хватая одновременно за грудки поднимавшегося Тихаря и притягивая его грудь в грудь.

— Пусти, гад! Ему можно, да? Пусть не хапает, фраер! По-честному надо! — опаляя ненавистью, хрипел в лицо Тихарь, но не вырывался.

Сзади на всякий случай изготовился к броску Шведов. Павел разжал руки.

— Хватит! — И Покровскому, размазывавшему кровь по лицу: — И ты тоже — смотри у меня!

Сделал знак, чтобы расходились по местам. Успокаиваясь, наблюдал, как штрафники, подчиняясь приказу, нехотя забирались опять на нары.

— Газеты сдать!

Круглый Рушечкин услужливо покатился по проходу, собрал стопку газет.

Водворив порядок, Павел развернул «Правду»:

— Слушать всем. От Советского информбюро…

Вопреки ожиданию сводка оказалась предельно сухой и лаконичной. После недавнего сообщения о взятии Харькова предполагали услышать известия об успешном развитии наступления на Полтаву и Сумы, но о том не упоминалось. Говорилось

лишь о возросшем ожесточении боев. На других фронтах изменение обстановки носило местное значение. Самая горячая точка — Воронежский фронт.

Закончив читать, Павел взглянул на число. Номер газеты был свежий.

— Стало быть, недалеко нам ехать, — деловито прикинул Костя Баев, определяя наиболее вероятное место назначения штрафного батальона.

У него тотчас нашлись горячие сторонники и противники.

— Не скажи. Где наступают, там и без нас обойдутся. А вот где припекает — отсюда не видно. Куда нас еще завернут — бабушка надвое сказала.

— Кто сказал, что не видать? Распрекрасно даже видно, и гадать нечего — под Харьков кинут…

Доморощенных стратегов в каждом подразделении хватает. И тут тоже — схватились, заспорили.

Призвав крикунов к порядку, Павел перешел к чтению «Красной звезды». Таким образом, сменяясь попеременно, зачитали все три газеты — от названий до адресов редакций. Интересовало все. Под впечатлением сообщений о подготовке к севу, о перевыполнении планов по выпуску вооружения вспоминали о родных краях, семьях, предполагали, кто и чем сейчас занят, как работает. Жизнь тыла и фронта неразрывно перекликалась с думами, тревогами и надеждами вчерашних рабочих и колхозников, надевших солдатские шинели. Комментировали содержание газетных полос всяк по-своему.

В «Коммунисте» попалась заметка об успешном ходе ремонта тракторов в Сосновской МТС. Дроздов и Муратов переполошились:

— Это ж наша МТС! О нас пропечатано!..

Выпросили газету, каждую строчку раз по пять перечитали.

— Мой «СТЗ» на стану в колхозе остался, Дуське Фроловой, поди, передали, — сокрушенно припомнил Дроздов, — и че с ним делать будет, дуреха, — ума не приложу. Не петрит ведь ни бельмеса. А в нем бы только кольца поменять да перетяжки вовремя делай — весну-то и отпахал бы…

— Можа, инвалид какой с фронту подвернется, — высказал догадку Муратов, но и сам, верно, не очень на нее полагался.

Сикирину родной завод припомнился.

— Ты со мною не спорь! — напирал он на Туманова. — Говорю тебе, про нас в «Правде» прописали — значит, слушай. Н-ский авиационный на 156 процентов план выполнил. Наш это завод, точно. У нас знаешь какие мастера? Во! — показал он большой палец. — Я сам двадцать три года у станка простоял. Всей твоей жизни не хватит…

— Наш — ваш! Сто пятьдесят шесть процентов! — непонятно на что озлясь, поднялся Бачунский. — Фронту самолеты нужны, а он за картошкой трубачил, мастер хваленый…

Сикирин обиженно крякнул, но возражать не стал. Пойми, какая муха этого Бачунского укусила: то молчит, слова не добьешься, то к каждому пустяку цепляется, поедом ест.

У Павла свои заботы: распоряжение комбата до сих пор не выполнил. Надо было сбегать в штабной вагон, пока встречного дожидались, — забыл. Теперь мучился.