Штрафной батальон
Шрифт:
— Кажись, прижимают фрицы наших-то, а? — недоумевая, как это может происходить, предположил Кусков, будто советуясь с окружающими.
— Ага. Должно, до горячего дошло, — утвердительно отозвался Баев. — Слышь, как припекает?
Вскоре, снявшись с позиций, на левый фланг уходит батарея ПТО, за артиллеристами движутся разведчики и комендантский взвод стрелков. Стелясь над самой землей, к горячей точке скользнула пятерка штурмовиков. Минуту спустя ветер донес оттуда серию бомбовых взрывов.
— Вот и ответные посыпались! — осклабился цыган. — Сбоку смотреть —
— Да уж… — сконфуженно мнется тот. — Поначалу-то чуток не того было. После оклемался малость…
Отходя от пережитого волнения, уральцы закуривают, подтрунивают над собой.
Откатившись на исходные позиции, фашисты по обыкновению вымещают злость, обрушив на окопы удар тяжелой артиллерии, и Павел отправляет солдат в укрытие.
Потерь во взводе, кроме раненого Вишнякова, нет, но тревожит неизвестность. От ротного опять ни слуху ни духу. А на левом фланге обстановка обостряется.
Стрельба, отодвигаясь вглубь, уже в тылу слышится. Любому солдату понятно, что теснят фашисты соседей, туго им приходится.
Отсиживаться в блиндаже, теряясь в догадках, нестерпимо. Решил наведаться в четвертый взвод, к Курбатову. Посоветоваться, согласовать свои действия на всякий случай. Махтуров намерение одобрил.
— Дойди. Может, ему что известно. Как бы не влипли мы тут в историю. Всерьез, видать, прижимают…
Курбатов знал не больше, но, действуя на свой страх и риск, послал к месту событий на разведку двоих солдат и с минуты на минуту ожидал их возвращения, терзаясь нетерпением и тревогой. Кипел злостью на Суркевича.
— Черт знает что за ротный! Как бой — так в первый или третий взвод, с концами. Где, чего, как? Тычься тут, как слепой, на ощупь!..
— Зря ты так. Твой опыт с его не сравнить. Ты еще подсказать ему сможешь, а он тебе — вряд ли.
— А пошел он. И ты тоже. Чего прибежал?
— Думаю, вдвоем нам кашу придется расхлебывать, связь держать надо. Сообщай, если что…
— Ладно, сообщу. Ты тоже не молчи.
Заманчиво, конечно, было дождаться курбатовских разведчиков, узнать от них, что и как, но долгое его отсутствие могло вызвать беспокойство у товарищей, и Павел поспешил во взвод. В любой момент мог поступить приказ и от ротного.
— Немцы, взводный! — не своим голосом вскрикивает Костя Баев, случайно обернувшись назад.
Переждав обстрел, взвод только что высыпал в окопы.
Несколько секунд Павел с тревогой и надеждой всматривается в набегающих солдат, появившихся из неглубокого овражка за позицией взвода Курбатова. Он еще сопротивляется мысли, что это фашисты, ожидая распознать в цепи своих, штрафников или стрелков. Но обознаться невозможно: на солдатах черные каски и мышиные кителя.
К тому же, опережая цепь, из кустарника продралась тупая морда немецкого бронетранспортера. Осматриваясь, повела стволом. Сейчас очередью врежет.
— Ложись!
Но было поздно. Долгая, раскатистая очередь
Выбравшись из-под убитого, Павел с острой жалостью признал в нем Яковенко. Пулеметная очередь снесла ему затылок, разбрызгав по спине и плечам крупинки мозга. В десятке шагов впереди, слепо шаря руками по стенке траншеи в тщетной попытке за что-нибудь уцепиться, оседал на дно с простреленной грудью богатырь Пермяков.
Сознавая, что раненого надо перевязать и оттащить в укрытие, Павел пошарил глазами по траншее, прикидывая, кому из бойцов поручить это дело. Желательно, чтобы были покрепче. Заметив поблизости Садчикова и Ерохина, подозвал их к бескровно-побелевшему Пермякову.
— В блиндаж! Живо! Перевязку сделайте!
И, не оглядываясь, побежал по траншее к ответвлению, где, как ему показалось, скрылся Махтуров.
Высунувшись из окопа, Николай пытался остановить окриком трех штрафников соседнего взвода, которые, попав под хлесткий секущий огонь второго бронетранспортера, ворвавшегося на фланг курбатовской траншеи, удирали со всех ног.
— В окопы! В окопы… вашу мать! Занимай оборону!
Добежав до первого поперечного отростка траншеи, беглецы с ходу попрыгали на дно, принужденные к этому не столько криком Махтурова, сколько густо зароившимися вокруг пулями. А бронетранспортеры ходко накатывались на позиции четвертого и второго взводов. Правый, урча мотором, как рассерженный пес, переваливался через курбатовские окопы. Левый приближался к участку, занятому бойцами Колычева. Его можно было остановить гранатой, выдвинувшись навстречу по поперечному траншейному ответвлению. И Павел уже знал, что сейчас так и сделает, что пропустит бронетранспортер над собой и потом накроет его сзади точным, выверенным броском. Махтуров отсечет пехоту. Все это уже было ему знакомо, и он, переполняясь ознобом возбуждения, представлял каждое свое последующее движение, фиксируя напоследок в памяти точку, в которой они должны будут сойтись с бронированной коробкой. Еще ему вдруг почудилось, что над бровкой мелькнули чьи-то головы, раздумывать особо было некогда.
— Николай, прижми пехоту! — беря в левую руку автомат и напружиниваясь, прокричал он Махтурову.
— Ты куда?
— Прикрой огоньком!
Махтуров кивнул, показывая, что понял, сделает. Добежав, пригнувшись, до нужного ответвления, Павел услыхал за поворотом автоматную трескотню и перекрывавшую ее знакомую, круто замешенную матерщину. Привалившись спиной к стенке траншеи и упираясь ногами в противоположную сторону, Салов в азартном, безрассудном упоении, не скрываясь, поливал фашистов длинными размашистыми очередями.