Штурм
Шрифт:
— Много ли у вас в роте неисправного или старого оружия? — спросил я.
— Во всей дивизии только новое, военного времени, — с гордостью ответил лейтенант. И грустно добавил: — Вот только мало бойцов в роте осталось.
Он рассказал, что солдаты добрым словом вспоминают рабочих эвакуированных сталинградских заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь», присылающих из далекой сибирской тайги превосходное вооружение.
— Исключительно хороши бронебойки с надписью; «Нашим защитникам», — тепло отозвался Болото.
Армия
Войска армии пока в резерве, но впереди нас ожидают тяжелые бои за Донбасс, а их успех во многом зависит от умелой организации взаимодействия пехоты и артиллерии, деловых взаимоотношений и доверия между начальниками и подчиненными. В 13-м корпусе, как мне стало известно, командир не ладил с командующим артиллерией. Пришлось в первую очередь отправиться туда.
Штаб корпуса размещался в Краснодоне, небольшом рудничном городке. Командира корпуса генерал-майора П. Г. Чанчибадзе разыскал в одном из домов той улицы, на которой жила мать прославленного героя-патриота Олега Кошевого. Войдя в комнату, я увидел энергичного генерала лет сорока. Он стоял перед зерклом и с видимым удовольствием рассматривал на себе новый китель с золотыми погонами. Чанчибадзе ловко повернулся ко мне, крепко пожал руку и, сняв большую кавказскую шапку раструбом, сказал с сильным грузинским акцентом:
— Очень, очень рад видеть тебя, дорогой! Садись!
Осведомившись о делах под Великими Луками и не дослушав ответа, командир поведал о боях корпуса с группой Манштейна в донских степях. Рассказывал горячо, с волнением, с южным темпераментом. Ярко блестели его иссиня-черные глаза, щеки зарумянились. Порывистые движения указывали на его беспокойный, горячий характер. Чанчибадзе хорошо отзывался о командирах дивизий, но ни единым словом не обмолвился о командующем артиллерией. Это настораживало.
— Как работает ваш артиллерист?
— Беда! Беда! — с жаром воскликнул Чанчибадзе, махнув рукой.
— Что же он, плохо подготовлен или ленится?
— Да нет! Подготовлен-то он хорошо, и все ваши артиллерийские премудрости знает. И в лености его не упрекнешь — все время в войсках сидит. Но только, понимаешь… тихий он, смирный — курицу не обидит. Никогда не кричит и даже не ругается. Разве так можно? Почему тихий? Командующий артиллерией корпуса должен кричать громче всех. Тогда его все будут бояться.
Я с затаенной улыбкой слушал пламенный монолог генерала. И чем больше он выражал недовольство тихим характером артиллериста, тем большей симпатией проникался я к этому скромному человеку, с которым еще не встречался.
В
— Это он! Узнаю по стуку. Как мышь царапает… Заходи, товарищ Горбунов!
И тут же в хату вошел худощавый полковник среднего роста. Судя по красным пятнам на лице, он, по-видимому, слышал нелестные отзывы своего командира и в душе тяжело переживал незаслуженную обиду.
Представившись по всем правилам устава, Н. С. Горбунов положил передо мной ведомости артиллерийского вооружения дивизий и, пригладив непокорную прядку светло-каштановых волос, спокойно приступил к докладу, коротко обосновывая свои решения ровным, тихим голосом. Я сразу почувствовал в нем серьезного артиллериста. Его умные глаза были в упор устремлены на собеседника.
Чанчибадзе два-три раза нервно перебивал его, называя другие цифры обеспеченности. Горбунов тактично поправлял, робко пытаясь доказать командиру корпуса необходимость одновременно с пехотой пополнять людьми дивизионную и особенно противотанковую артиллерию. Чанчибадзе не дал ему договорить. Пришлось вмешаться…
Подчеркнутое пренебрежение генерала к командующему артиллерией испортило мне настроение.
Взаимоотношения между Чанчибадзе и Горбуновым оставались напряженными. Я решил откровенно поговорить с каждым из них в отдельности. И тот, и другой обещали сработаться. Обещали, но найти общего языка не смогли.
От Чанчибадзе мы вместе с Горбуновым направились в штаб 87-й гвардейской (бывшей 300-й) стрелковой дивизии, размещавшейся вблизи Краснодона. Меня беспокоили большие потери в орудийных расчетах.
В штабе громко спорили.
— Да что я вам, рожу, что ли, коммунистов? Резерва, сами знаете, не имею! — кричал начпоарм генерал Александр Яковлевич Сергеев.
Ко мне подошел полковник, в котором я сразу же узнал боевого командира дивизии Кирилла Яковлевича Тымчика, и, как бы продолжая прерванную беседу, доложил:
— О наших больших потерях в последних боях вы знаете. Особенно поредели ротные и батарейные парторганизации. Это понятно: коммунисты везде были впереди, принимали огонь на себя. И вот мы просим генерала дать нам хоть с полсотни большевиков.
— А где их взять? — спросил Сергеев, потом тихо промолвил: — Коммунистов не бережем. Не всегда их потери оправданны. Бывает и так: вместо того чтобы как следует организовать бой, посылаем людей к черту на рога, прямо под огонь. Два года воюем, многому научились. Пора поразмыслить и над тем, как бить врага с малой кровью. Вспомните требование Чапаева: не каждой дурацкой пуле подставляй голову. Думать надо, думать головой, тогда меньше будет потерь в бою.
— Дорогой мой, — услышали мы сзади голос Чанчибадзе, вошедшего в комнату, — легко сказать, да трудно так сделать.