Штурманок прокладывает курс (илл. Ф. Махонина)
Шрифт:
Я ждал подходящего момента для побега и дождался нового вызова в комендатуру. Когда меня привели, я увидел того самого дежурного коменданта. Теперь он смотрел на меня с нескрываемым любопытством. Вошел обер-лейтенант фельджандармерии [58] . У него был маленький рот и острый подбородок.
— Этот самый, — сказал лейтенант.
Полевой жандарм долго рассматривал меня и вдруг рявкнул:
— Рядовой Циммерих!!!
Я бы никогда не подумал, что такой крохотный ротик способен издавать столь грозные звуки.
58
Фельджандармерия —
— Слушаю вас, герр обер-лейтенант!
— Что находилось в чемодане, украденном у вас?
— Я перечислил подарки — ботиночки, свитерок, браслетик.
— Еще что?
— Парадная форма. Белье.
— А фотоаппарат? Какой системы?
Я понял, что меня ловят.
— Там не было никакого фотоаппарата.
— Понятно, — сказал он и тут же засыпал меня новыми вопросами: — Как фамилия вашего фельдфебеля? Кто командир роты? Откуда часть пришла под Славуту?.. Не помните? Понятно! Кстати, фотоаппарат в чемодане все-таки был — русский, системы «ФЭД». И, кроме того, там были письма на имя Аугуста Циммериха. Вместе с чемоданом они были доставлены шофером машины. Кстати, как зовут ваших детей?
Я молчал.
— Тоже не знаете? Отлично! Теперь расскажите, кто вы такой и почему вы убили Циммериха?
Допрос вступил в новую фазу. Вошли двое солдат в клеенчатых фартуках. Один схватил меня за руку, прижал ее к столу, и тут я взвыл от дикой боли: второй солдат неожиданно всадил мне под ноготь перо.
Очнулся я в одиночной камере, на цементном полу. Рядом стояла кружка воды, накрытая куском хлеба. Было холодно. Рука болела. Очень хотелось пить. Я глотнул из кружки и тут же выплюнул соленую воду.
Высоко под потолком посветлело окошечко. Начинался новый день. Опять вызовут на допрос, снова перо под ноготь или выдумают что-нибудь почище? А кому нужно мое молчание? Что я скрываю? Государственную тайну? Дислокацию кораблей? Почему не сказать прямо, что я бежал из лагеря? Вот и закончился мой путь в подземелье. Теперь уже действительно нет выхода.
«Не может быть, чтобы не было выхода!» — так сказал Коля, когда мы заблудились в пещерах. И он действительно нашел выход. Мы увидели небо и реку Южный Буг. Как там много воды! Если бы мне хоть взглянуть сейчас на реку, жажда ослабела бы. Никогда не думал, что холод и жажда могут мучить человека одновременно. Лучше думать о реке.
…Солнце садилось, и вода была розовой. Анни бежала ко мне по мокрым мосткам. И вдруг поскользнулась… Как я мог так долго не вспоминать о ней? Где сейчас Анни? В Москве, конечно. Она уже вышла замуж, работает переводчицей в каком-нибудь штабе. А муж у нее майор. Красивый, высокий. Он очень занят и только поздно вечером приходит домой. А потом они садятся пить чай… Нет, лучше — воду, прохладную, свежую воду… Буду думать об Анни, а не о воде.
Приоткрылась дверь. Полоска света легла на пол. Снова допрос? Сейчас я им все скажу… А Петро? Как бы он поступил?
Полоска стала широкой полосой. Она уходила, как
— Вы меня слышите? — спросил фельджандарм.
Я попытался подняться, но он очень вежливо сказал:
— Лежите, пожалуйста. Вам так удобнее. Лежите и слушайте. У вас есть последний шанс. Если вы признаетесь, что вы русский разведчик, будете помещены в хорошие условия, а о дальнейшем можно договориться. Не признаетесь — расстреляю через пятнадцать минут. — Он посмотрел на часы. — Я жду.
Солдат принес табуретку, и он уселся нога за ногу.
— Герр обер-лейтенант…
— Слушаю вас…
Какой он стал вежливый! Чем это объяснить?
— Герр обер-лейтенант, я вам ничего не могу сказать. Вы не получите от меня никаких полезных сведений, даже если сожжете меня живьем. Я не знаю ни слова по-русски.
— Вот это уже неправда, — сказал он, — в бреду вы произносили русские слова, упоминали какого-то Петра. Учтите, что пятнадцать минут истекают.
Я медленно встал. Он тоже поднялся, расстегнул кобуру, которая висела у него слева на животе.
…Немцы носят пистолет слева, а наши справа… Холодно стало. Фельджандарм взвесил тяжелый парабеллум, медленно поднял… А наши моряки носят сзади, свисает из-под кителя… Сейчас выстрелит. Схватить его за руку, как учил Голованов… Черная дырочка на уровне моих глаз, в четырех шагах… Чуть подрагивает… Нет сил выдохнуть воздух…
Обер-лейтенант приподнял левую руку, посмотрел на часы.
— Еще одна минута! — Он сказал по-русски.
Но я не должен понимать русского языка. Прислонился к стенке. Пальцы свело. Ну, скорей же стреляй, скорей…
Он опустил пистолет, повернулся и вышел. Я сел на пол. Почти без сил.
Снова распахнулась дверь:
— Raus! Schnell! [59]
Меня вывели на пути. Солнышко светило. Дым из паровозной трубы клочьями улетал в небо. С криком носились галки. Повели вдоль состава. Из окон классных вагонов выглядывали немецкие офицеры. Баба, в хустке, с корзиной, подошла к вагону:
— Може, купите пишки?
На кой черт им ее пышки?
На вольном воздухе стало теплее. Снег темный, талый местами земля обнажилась. Ранняя в этом году весна!
59
Выходи! Живо! (нем.).
Последний вагон — товарный. Конвоир указывает на открытую дверь. Неужели надо везти поездом, чтобы расстрелять? А мой фельджандарм тоже тут. Что-то показывает солдату и подымается в классный вагон. Ничего не понимаю!
В товарном вагоне — полумрак. Трое заключенных. Солдат задвинул дверь. Вешает замок. Паровоз свистит. Тронулись.
Поезд набирал скорость, а я все думал и думал, и даже меньше хотелось пить. Почему они меня не расстреляли?