Штурмовой удар
Шрифт:
Бам-м! Лопнул пневматик правого колеса, не выдержал перегрева. Самолет крутануло поперек полосы, из-под поврежденной амортостойки ударил фонтан искр. Т-твою мать! Егор отчаянно пытался удержать искалеченный штурмовик на полосе, но его все равно тащило боком по бетонке. С оглушительным треском сломалась поврежденная опора шасси, самолет врезался крылом в бетон, брызнули во все стороны обломки раскрытых тормозных щитков. Егора рвануло вверх так, что он чуть не пробил головой остекление фонаря кабины. Спасли привязные ремни.
Шум и грохот
Егор открыл фонарь кабины, огляделся удивленно. «А я все-таки сел», — подумал он отрешенно. Что-то мокрое ползло по подбородку, он отер лицо тыльной стороной ладони: кровь. Боли, как это ни странно, не было, только слегка кружилась голова, и Егор уплывал вслед за этим головокружением, падал во что-то мягкое, невесомое…
Очнулся он от резкой боли в предплечье — кто-то, перегнувшись через борт кабины, делал ему укол. Все плыло перед глазами, звуки доносились, будто сквозь слой плотной ваты.
Все сели? — спросил Егор, удивляясь гулкости собственного голоса.
Все. Все нормально, все будет хорошо, — прилетел издалека торопливый голос Наташи.
Наташа? — что-то мягко сдавило грудную клетку, мешая дышать.
Наверное, привязные ремни. Летчик провел рукой по груди, поднес ее к лицу. Ладонь была в крови. «Странно: кровь, а боли нет. Ведь так не бывает», подумал пилот. Он поднял глаза и увидел Наташу, ее заплаканное лицо.
Солнышко…
Тьма сомкнулась над ним.
Его освободили от ремней, осторожно вытащили из кабины и положили на носилки. Поставили капельницу. Носилки занесли в вертолет, он тут же взлетел и направился в сторону госпиталя.
Егор очнулся в вертолете. Гул турбин… Его подбили. Ракета… Кромсающие металл снаряды… Держать управление… Штопор… Управление!
Я «Дракон!» Я «Дракон!» Прием! — метался он в бреду. — «Солнце-один», прием! «Солнце…» Солнышко.
Егор я здесь, все будет хорошо, — донесся самый родной для него голос.
Прохладная ладонь легла ему на лоб, стало чуточку легче. Он открыл глаза.
Наташенька, милая, не плачь, пожалуйста… — прошептал с трудом Егор.
Он попытался приподняться, но силы оставили его. Он снова потерял сознание. Тонкая струйка темной крови медленно поползла из уголка рта.
Темно-вишневая капля скользнула по лезвию скальпеля и упала на стерильную простынь.
Сестра, зажим, — приглушенный маской голос хирурга чуть напряжен.
Над телом, распростертым на операционном столе, склонились люди в стерильных масках темно-зеленых хирургических комплектах. Они заняты сейчас тяжелой и трудной работой. За неспешностью и кажущейся медлительностью — упорная борьба за жизнь пациента.
Тихо пищит электрокардиограф, по его
Показатели? — слышится негромкий голос врача.
Давление сто десять на семьдесят, пульс пятьдесят ударов в минуту, дыхание ровное, неглубокое, — вполголоса отвечает анестезиолог.
Молодой капитан-хирург скальпелем аккуратно рассекает ткани, подбираясь к глубоко засевшему осколку. Грудная клетка пациента раскрыта, края раны зафиксированы расширителями. Видно, как бьется сердце, пульсируют крупные кровеносные сосуды, вздымаются и опадают легкие.
А рядом с легкими, у самого сплетения крупных сосудов притаился черный кусочек металла.
Придержите здесь. Так, вот… Хорошо, — в голосе хирурга — предельное напряжение. — Пинцет.
Пинцет, — так же тихо отзывается ассистент.
Аккуратно хирургический инструмент смыкается на осколке. Легкое, почти незаметное движение, и смертоносный кусочек металла покидает тело пациента. С металлическим звяканьем он падает в кювету.
Так, следующий осколок, — голос хирурга хрипнет от напряжения, на лбу поблескивают капельки пота. — Промокните мне пот.
Медсестра подхватывает зажимом Кохера кусок стерильной марли и быстрым движением стирает пот.
Операция идет своим чередом. Медики, весь операционный персонал сейчас действуют на пределе своих физических, психических, интеллектуальных сил. Сапер ошибается только один раз, но цена ошибки, чаще всего, его собственная жизнь. Цена ошибки хирурга — жизнь пациента. Просто, логично и неумолимо.
Давление падает, — с тревогой в голосе сообщает анестезиолог. — Сто на семьдесят… Девяносто на шестьдесят… Продолжает падать.
Похоже на кровотечение, — вопросительно поднимает глаза ассистент на хирурга.
Да, но где? — отвечает доктор.
А ситуация угрожающая. Внутреннее кровотечение — вещь опасная своей скрытостью. Необходимо найти его источник. Врач вместе с ассистентом еще раз внимательно и быстро осматривают операционное поле — где? Ага… Кажется… Вот! В том месте, где недавно был удален осколок, поврежден крупный кровеносный сосуд. Хирург перекрывает его зажимом.
Лигатуру,[2] — кивок ассистирующему врачу. — Займитесь сосудом.
Через пару минут нарушенный, было, ритм операции восстанавливается. Все продолжается своим чередом.
Но внезапно непрекращающийся писк электрокардиографа прекращается, вместо него прибор выдает один сигнал на высокой ноте. На экране — прямые линии.
Остановка сердца, фибрилляция, — бесстрастно констатирует анестезиолог.
Кордиамин[3] в вену, усилить ток капельницы, — немедленно отреагировал хирург.
Ассистент уже делал укол.
Не помогает. Показатели те же.
Черт! Готовьте адреналин,[4] быстро!