Штурмуя Лапуту
Шрифт:
— Извините, господин пилот. Отвлекаю для краткого уточнения, — пояснила воровка-Фунтик. — Профессор сказала, что эти сапоги — мне. Правда?
— Странный вопрос. Естественно, тебе. У меня сапоги есть, а на «ласту» Профессора эти определенно не налезут. У святого покойника-епископа были на редкость узкие ступни. Так что носи, если подойдут. Тебе явно великоваты, но других подходящих не было. Нужно портянки сделать. У вас есть такое слово?
— Нет. Но я поняла. Интуитивно, как говорит Профессор.
Укс осознал, что интуитивности в мире
…Обнимал, она — маленькая и легкая — висела на шее, целовались взахлебный взасос, словно юнцы, впервые дорвавшиеся. Хотя какое там «юнцы», тут у некоторых умения куда уж более…
Укс понял, что сейчас может завалиться в Бездну — до обрыва всего шаг. И рухнут вдвоем в бесконечность без малейшего протеста, потому что и так уже летели…
Отнес, не опуская на землю, к ближайшему стволу секвойи.
— Слушай, нам нельзя, нас Профессор заклюет… — пролепетала Фунтик, и продолжила ласкать сквозь штаны.
Уксу хотелось взвыть от наслаждения на всю Бездну — по умелости маленькая ладонь дала бы фору лучшим палачам Сан-Гуаноса, вот только дарила ощущения с обратным знаком. Нет, невыносимо.
— Не надо, ненадоненадо! — шептал пилот, целуя тоненькую шею, зарываясь лицом все глубже в капюшон выстиранной рясы.
— Хорошохорошохорошо, я буду мягче, дольше, за мной долг, — лепетала иногда очень честная воровка.
— Нет! — возражал удивительно поглупевший пилот.
Тут оба догадались, что справиться с рясой гораздо проще снизу…
…Укс очень старался плотно и полноценно сплести силу и осторожность, босые ноги подруги крепко сцепились за его спиной. Порой Фунтик так сильно выгибалась, опираясь затылком и попкой о ствол секвойи, что едва не отталкивала любовника. Ей — такой маленькой, невесомой, хрупкой и опытной — было очень хорошо. Укс не то что наблюдал это, расшифровывал или угадывал — знал и всё тут. Некоторые вещи яснее ясного, хотя Логос срочно удрал, разумно считая, что мимоходом получать по морде незачем.
…— Всё, пусти, — прошептала, лаская кончиками пальцев мужской подбородок.
— Ты не дошла.
— Еще как дошла! Просто у меня всё иначе. Поверь и пусти. Не пожалеешь.
— Знаю, что не пожалею. Ты демоновски, фантастически, невыносимо умелая любовница. Но если ты еще раз скажешь «не пожалеешь»… я сильно обижусь.
— Поняла. Не забуду, — она как-то судорожно, отчаянно поцеловала. — Пилот, я с ума от тебя схожу. А мне нельзя. И я тебе действительно должна. За ту пуховую постель. Ты не понимаешь, что для меня сделал. Жаль, у нас ночей мало будет. Может и вообще не случиться. Но если мелькнет шанс, я тебе покажу, что такое «умелая любовница». Ты меня запомнишь. А сейчас пусти. Так лучше будет.
Вот немыслимое это было дело — отпустить. Укс снял с
— Я говорил — продолжить нужно, — прошептал, задыхаясь, Укс.
— А я разве возражала? Но нельзя нам, — она тряхнула головой, отбрасывая с лица волосы, присела рядом с пошатывающимся любовником…
О боги! О Логос, чтоб ты сдох! Если это не магия, то, что есть магия?!
Обессилено сидели на земле, Укс обнимал спину крошки-воровки, упирался лбом в ее затылок. Способность дышать возвращалась, а разум не спешил. О вот этом — безумном и ослепительном — говорить не имело смысла.
— Рясу надень, ты все время мерзнешь, — не думая, сказал Укс.
— Сейчас не мерзну. Помолчи, а? Мне нельзя тебя слушать.
Укс молчал. Иногда слова попадают слишком точно. Их больно и очень приятно слышать. И потом жить окажется почти невыносимо. Когда рядом нет существа, точно знающего, когда ты мерзнешь.
Смотрели вверх — на секвойю.
— Неприлично получилось, — прошептал Укс. — Эти деревья не то, чем кажутся. А мы о них так бесстыдно тремся.
Фунтик хихикнула:
— Только не говори, что ты впервые занимался втроем.
Укс улыбнулся. Более личного и «изолированного» секса у него не было. У девчонки, скорее всего, тоже. С ней хоть на Кривой Площади проклятого Сан-Гуаноса в час дневного колокола трахайся — всё равно по ощущению только вдвоем остаешься. «Экие вы в этом отношении эгоцентричненькие» сказала бы Профессор.
— Идти нужно, — прошептала Фунтик.
Укс молча поставил ее на ноги. Даже просто касаться ее — такой легонькой и невесомой — было оглушительно приятно. Раньше как-то и в голову не приходило, какие сплошь плотные и увесистые дамочки вертятся рядом. Конечно, в той, — давней, забытой и неправдоподобной иной жизни — существовали женщины крылатые, воздушные… но было ли то, или не было, уже и не вспомнить.
— Глупость скажу, — пробормотала Фунтик, накидывая укороченную рясу. — Мне жаль, что мы раньше не встретились. Понятно, что миры разные и вообще это было абсолютно невозможно, но жаль.
— Разные миры — не приговор. Но ты права, лет двадцать назад было бы в самый раз.
— Вот ты извращенец. Двадцать лет назад я была мелкой и ничего не умела. И не глянул бы.
Пошли орешником, внезапно схватила за руку, вот точно как девчонка маленькая. Прошептала:
— Пилот, а пилот, скажи, сколько тебе лет?
— А какая разница?
— Ну как же. Может ты столетний, у дарков это запросто. Буду умирать, вспомню и скажу — «зато у меня был прекрасный и мудрый любовник-дарк».
— Весьма польщен. Только я уже давно не дарк, прекрасным никогда не был, а сейчас еще и изрядно поглупевший.
— Это пройдет, — заверила, улыбаясь, Фунтик. — Сейчас над нами Профессор поизмывается и мы живо отрезвеем. Но любовник ты воистину прекрасный, это и святая Лотта подтвердит. Можно я тебе поцелую? Просто так. В щеку?