Штык и вера. Клинки надежды

Волков Алексей Алексеевич

Гусар оказался прав. Несмотря на поднятый приближающимся составом шум, вокзал был почти безлюдным. Несколько человек не делали погоды. Правда, у некоторых из них были винтовки, да только мало ли кто ходит нынче с оружием. Напрасно из вагонов хищно выдвинули тупые рыла пулеметы. Для них просто не оказалось достойных целей.

Зато преподнесли сюрприз доморощенные машинисты. Они промедлили с остановкой, затем спохватились и затормозили так резко, что вставшие солдаты едва не оказались на полу.

– От середины на выход! – зычный голос Усольцева

покрыл даже визг тормозных колодок и свист пара.

Поезд застыл, и почти сразу из вагонов на перрон стали выскакивать солдаты. Винтовки в их руках смотрели в небо, однако чувствовалось, что смертоносное оружие в любой момент будет обращено на врага. Если таковой, конечно, вдруг окажется поблизости.

Немногочисленные встречающие невольно отшатнулись. При этом сама по себе реакция ничего не означала. Человек с ружьем давно внушал ужас всем окружающим. Очень уж часто оружие пускали в ход по самому незначительному поводу или вообще без него. О том, что солдаты должны быть не врагами, а защитниками, после памятных мартовских дней большинство населения успело как-то забыть.

Офицеры, разумеется, оказались на перроне первыми.

– Оцепить вокзал! – выкрикнул Усольцев.

– Вывести лошадей! – вторя ему, добавил Сухтелен.

Лошадей в посланном отряде было восемь. Ровно столько, сколько вмещала стандартная теплушка.

Пока выполнялись приказания, Сухтелен шагнул к встречавшим.

Их уже успели сбить в кучу, обезоружить, причем сопротивления не оказал ни один.

– Какая власть в городе? – осведомился подполковник.

– Что? – отшатнулся один с видом типичного социалистического полуинтеллигента. Нервного, злого, готового обвинять всех лишь за то, что не разделяют его взглядов.

– Так нету никакой власти, – перебивая его, поведал типичный мелкий лавочник в поддевке. Помимо одежды в пользу этого социального статуса говорило и хитроватое выражение лица, и бегающие глазки, словно мужчина только и думал, как бы поприбыльнее объегорить пришельцев.

– Совсем нет? А банда? – уточнил Сухтелен.

Спрашивал, а сам вглядывался в «пленных». Попробуй разберись, кто перед ним: мирные обыватели или разбойники? Тем более, многие с легкостью умудрялись сочетать обе эти ипостаси. Лица угрюмы, ни тени радости. С другой стороны, чего им радоваться? Мало ли кто может заявиться в крохотный городок, а что погоны… Эка невидаль!

– Была банда, была, – с готовностью кивнул лавочник. – Долго у нас озоровала. Мы и счет дням потеряли. А позавчерась погрузились в поезда да и отправились в сторону Смоленска. Неужто не повстречались?

Только ли любопытство звучало в последнем вопросе, или еще и легкая издевка?

– Почему же? Повстречались. Пришлось направить их прямиком ко всем чертям. – Ухмылка Сухтелена без слов поясняла, чем закончилась встреча.

Ответом было молчание. Задержанные не спешили выражать ни радости, ни горя. То ли не верили, то ли – чем все тот же черт не шутит! – и впрямь были связаны с покойным Янисом. Или, что гораздо

проще, считали, будто имеют дело еще с одной бандой, еще более безжалостной, чем предыдущая. Социалист так и вообще зыркал на погоны с явной злобой, а вот в глаза не смотрел. Боялся.

– Сами-то кто? – опять спросил Сухтелен.

Может, с этого стоило начать, но не убегут же!

– Местные мы, – покосился лавочник, и остальные согласно загалдели.

– А оружие зачем?

– Так ведь банда! – заявил один из мужиков.

– Вы что же, с ней воевать собрались? – вступил в разговор подошедший Раден.

Слышавшие это солдаты невольно захохотали. Пусть обстановка не очень располагала к веселью, однако очень комично было представить эту разношерстную кучку в виде бравых вояк.

– Ну-ну, – покачал головой Сухтелен.

Он достал папиросу, чиркнул спичкой, но последняя сразу потухла.

– Черт! – выругался гусар.

Раден без тени подобострастия протянул подполковнику зажигалку.

– Вы что, так с оружием при банде и ходили? – небрежно осведомился барон, пока Сухтелен прикуривал.

– Походишь при них с оружием! Враз в распыл пустят! – Глаза лавочника продолжали перебегать с одного предмета на другой.

– Тогда откуда оно у вас? – продолжил расспросы ротмистр.

– Хто опосля ухода банды подобрал, а у кого и заховано было, – отозвался тот самый мужик, который говорил насчет банды.

– Тогда какого черта раньше не доставали?! – внезапно вспылил Сухтелен.

Ответом было молчание. Неприятно сознаваться в собственной трусости, и в то же время любое оправдание – это лишь завуалированное признание в ней.

– Ваше благородие, кони готовы! – Рослый унтер, шедший с бригадой с самого начала, подошел к подполковнику уставным шагом и четко вскинул руку в приветствии.

– Сейчас отправимся, – кивнул ему мгновенно успокоившийся Сухтелен и вновь повернулся к жителям: – Пассажиры где? Что с ними?

Рассказ Орловского о том, как банда снимала с поездов людей, давно не давал ему покоя.

Пленники замялись, стали переглядываться, кто со страхом, кто просто смущенно. О ком идет речь, они поняли сразу и теперь ждали, кто решится ответить.

– Порешили их бандюганы, – наконец выдохнул лавочник.

– Когда? – Сухтелен внутренне был готов к подобной возможности, но все равно внутри у него похолодело.

– Да, почитай, кажинную ночь энтим и занимались, – вновь встрял давешний мужик. – Все пакгаузы были трупами завалены.

– Всех?

– Откуда мы знаем? – зло бросил социалист. – Кого-то, может, приняли в банду. А остальных вместе с детьми…

– Мы их земле предали. В братской могиле, – дополнил лавочник таким тоном, словно в сделанном было нечто героическое.

Солдаты насупились. И вроде было не привыкать к всеобщему зверству, но каждый раз, сталкиваясь с бессмысленной жестокостью, воины чувствовали себя виноватыми перед жертвами. Ведь могли бы спасти. Или не могли? Везде не успеешь…