Штык и вера. Клинки надежды
Шрифт:
Но нет у людей сейчас подобных желаний, молитв же вообще нет никаких.
За окном все так же лежала ночь, где-то вдалеке бабахнули выстрелы, одним словом, ничего не изменилось там, снаружи. А вот внутри…
Батюшка вдруг ощутил на себе благодать. Душа окрепла, наполнилась силой, а больное старое тело словно избавилось от хворей, стало молодым.
Отец Сергий взад-вперед прошелся по горнице. Шаг был легким, воздушным. Таким шагом наверняка можно аки посуху переходить реки и моря. Поневоле захотелось, нет, не проверить свои способности,
Вдруг попадется страждущий, нуждающийся в утешении и помощи?
Голоса раздались рядом, пронзительно-отчетливые в ночной тишине, а с ними звуки шагов. Судя по последним, людей шло много. Шли не торопясь, не скрываясь, как победители, как хозяева заснувшего в тревоге города.
– …Будя кровя у народа сосать! – чей-то злой голос отчетливо выделялся из прочих. – Таперича не прежнее время. Мало они измывались над нами. То не твори, энто не делай! Исчо воевать заставляли, ироды! Да и сюды приперлись… Зачем, я спрашиваю? Вновь издеваться хотят? Прикроются нашими спинами, а сами будут бланманже с трюфелями жрать!
Вряд ли кто-нибудь из идущих имел понятие о бланманже, однако образ потрясал.
– Верно гутаришь, Фрол! – немедленно воскликнул кто-то из наиболее ретивых.
Толпа выдвинулась из мрака, и отец Сергий увидел, что она вся состоит из солдат. Тех самых, что торчали по запасным полкам далеко от фронта, а после февраля больше всех кричали о тяготах боевой страды.
– Всех на штык! Пущай изведают, как супротив народа идтить!
Обыватель непременно попытался бы скрыться, уйти с дороги запасных. Хуже нет, чем взбудораженная, знающая о собственной безнаказанности толпа. Жизнь человеческая для нее пустяк, ерунда, пшик.
Чужая жизнь, разумеется.
– Эй, поп, а хочешь в лоб? – кто-то заметил священника, пошутил и был поддержан всеобщим хохотом.
– Да не боись, дедуля! Таких не бьем! – другой, оказавшийся ближе к Сергию, наверное, считал, что эта фраза послужит старцу утешением.
– Чего бить, кады со дня на день сам перекинется? – весело подхватил другой.
Напоролся на одухотворенный взгляд священника и подавился смехом.
– Ты че, Семен? – Шедший рядом с ним солдат подтолкнул приятеля, машинально посмотрел на батюшку и застыл рядом.
– Не стыдно? – старческий, но все еще громкий голос прозвучал над толпой, как глас небес.
Теперь уже все запасные остановились, тесной кучей сбились на пустынной улице.
– Дедуля, ты че? – ошеломленно произнес тот, которого назвали Семеном. Словно это священник шлялся по ночам и обдумывал некое злое дело.
– Не стыдно? – вновь повторил свой вопрос отец Сергий. – Вроде крещеные люди, а ведете себя аки тати в нощи! Позабыли заповеди Божьи, на родной земле ведете себя хуже ворога. Что слышал? Будто опять собираетесь учинить погром, смертоубийство, посеять смуту тогда, когда нужен порядок и всеобщее служение. И после этого еще спрашиваете
– Кончай тут контру разводить! Не то мигом штыка отведаешь! – глаза одного из солдат блеснули в свете луны, только отблеск почему-то был кровав.
– Прекрати собачиться, Фрол! – одернули красноглазого из толпы. – Креста на тебе, что ли, нет?
– Да все они одним миром мазаны! Что попы, что офицерье. Попривыкли кровя сосать, да на шее простого народа сидеть! – огрызнулся Фрол.
Его глаза вновь зловеще сверкнули красным, заставили невольно отшатнуться соседа.
– Шел бы ты прочь, батюшка! Не ровен час… – тихо произнес один из солдат.
– Я смерти не боюсь! – громогласно объявил Сергий. – Если и имел прегрешения, то Бог простит. А вас? Не страшно будет предстать перед Всевышним, перемазавшись в чужой крови, с душой, черной от злодейств? Офицеры! А не они ли спасли народ от банды, пока вы трусливо рассуждали в казармах идти или не идти на выручку? Не они пытаются воссоздать покой, чтобы простые люди могли спокойно жить на своей земле, не ведая ежедневного и еженощного страха за себя и за ближних? Их ждет Царствие Небесное, а что ждет вас, разорителей собственной страны, позабывших стыд, присягу и Бога? Да, не позавидую я вам, когда придет ваш час и придется заглянуть в глаза вечности…
И вроде просто говорил старик, без выкрутасов нынешних баюнов, но что-то в его речи явно взяло солдат за живое. Может, сила убежденности и непоколебимая вера Сергия?
Один из солдат снял шапку и перекрестился с невесть откуда возвратившейся набожностью.
Его пример оказался заразительным. Еще один повторил действия товарища, затем – другой…
– Вы че, братцы?! – выкрикнул Фрол. – Забыли, на что шли? Не слухайте его! Он вам такое нагутарит!
Несколько человек попытались поддержать недавнего вожака. Другие зашикали на них, отвернулись.
Речь батюшки гремела над толпой. В ней не было привычных ныне обещаний, цветастых слов о свободе. Нет, вся она касалась только внутреннего мира, призывала обратиться к нему, заглянуть в себя и найти там частицу Того, кто создал людей по образу и подобию…
– Покайтесь!..
В руке Сергия появился наперсный крест, взмыл над толпой, и люди послушно стали опускаться на колени.
Над обнаженными солдатскими головами противовесом священнику возвышался Фрол да несколько его прихлебателей.
Они стояли, батюшка и солдат, разделенные толпой молящихся, стояли врагами, и если б кто-то догадался приглядеться, то обязательно отметил бы блеск в их глазах.
Только если глаза отца Сергия лучились небывалым мягким белым светом, глаза Фрола пытались сжечь противника красноватым злым огнем.
Повинуясь наитию, священник направил крест на Фрола и стал медленно возлагать на солдата знамение.
– Ты… – Фрол вдруг умолк и схватился за сердце.
Глухо стукнул по булыжнику мостовой приклад.