Штык и вера
Шрифт:
Где-то совсем недалеко от церкви сухо щелкнуло несколько револьверных выстрелов.
– Я пойду, отец. Спасибо вам за все.
– За что? – не понял священник.
– За участие. Я постараюсь сам решить проблему, насколько она вообще разрешима.
– Благословляю тебя, сын мой. Буду ждать тебя в моем храме.
Снаружи уже все стихло, и было не понять, кто стрелял и в кого.
Шпик ошивался на другой стороне улочки, откуда открывался выход из храма. Несколько умиротворенный после беседы Орловский даже подмигнул
Георгий чуть пожал плечами, мол, вольному – воля, и двинулся в первую попавшуюся сторону.
Происходи дело в знакомом городе, он без труда бы ушел от незадачливого сыщика дворами, но бывать раньше в Смоленске Орловскому не доводилось. Надо было действовать наугад, только не забывать при этом, что все должно быть сделано с первой попытки, пока преследователь не настороже.
Орловский свернул в боковую улочку да и застыл.
С десяток солдат прижали кого-то к забору и теперь угрожающе матерились и размахивали руками.
За себя Георгий был спокоен. Вид он имел вполне соответствующий времени и не мог заинтересовать бродящих повсюду бывших защитников Отечества. Но вот кого они там обступили? Хотят разжиться деньгами на водку? Вроде не похоже…
Орловский сделал несколько шагов навстречу группе, и внутри у него похолодело.
У самого забора стояли два прапора. На их юных лицах отчетливо читалась растерянность, граничащая с испугом, и это выражение еще больше заводило солдат.
– Будя! Попили нашей кровушки! – отчетливо прорезался чей-то визгливый голос, и следом лязгнул передергиваемый затвор.
Теперь выхода у Орловского не оставалось.
Идти по простреливаемому полю в атаку было значительно легче, да только куда деваться?
– А ну, расступись! – рявкнул Георгий, перекрывая гвалт. – Чего творите?
Лица солдат как по команде повернулись к нему, и на них отразилось столько злобы, что сердце чуть дрогнуло.
– А ты кто такой? – визгливо осведомился рыжий низкорослый солдат без головного убора.
Винтовку он держал словно палку, и губы Орловского скривились:
– А ты кто такой? – И презрительно добавил, не удержавшись: – Вояка!..
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Смутные времена страшны невероятным всеобщим зверством, но они же демонстрируют редкую крепость духа. И пусть последняя доступна лишь избранным, а большинство предпочитает пасть как можно ниже, но что поделать, когда хаос издавна борется в душах с порядком? Хаос много понятнее и нетребовательнее, наверное, поэтому люди чаще выбирают его. Напрягать силы, идти против течения всегда труднее, чем плыть, куда несет судьба.
А кроме того, не стоит сбрасывать со счета возможность возвыситься над остальными падшими соплеменниками.
Хаос – это торжество многих ничем не связанных между собой «я».
Кавалеристы Сухтелена к большинству не принадлежали. Они встали в строй сразу, словно и не было изматывающих переходов и постоянных опасностей, без рисовки и красивых слов, как положено мужчинам.
Именно из-за кавалеристов следующий марш вышел длиннее. Или, если говорить точнее, из-за вестей, которые они привезли.
Невероятно, но факт: какой-то встречный путник, из тех, которых много сейчас ходило по Руси, сказал, будто чуть в стороне от дороги есть имение, которого словно не коснулся всеобщий вихрь перемен. Чем-то сказочным, нереальным повеяло от этих слов, только в отличие от всех страшных сказок и легенд последнего времени эта была доброй.
Аргамаков не утерпел, отправился проверять весть сам, и остальной отряд потянулся следом, лишь помедленнее из-за своего большого обоза.
Самое же странное, что сказка оказалась былью. День был еще в разгаре, когда идущий на рысях разъезд проехал мимо аккуратных полей и въехал в не по-российски ухоженную деревню.
Мужики, убедившись, что перед ними регулярная часть, приветствовали путников с откровенной радостью, а подальше среди парка виднелась нетронутая усадьба, и вышедшие из нее несколько мужчин с винтовками за плечами приветливо помахали кавалеристам руками.
– Полковник Аргамаков. – Александр Григорьевич легко спрыгнул с седла и приложил руку к козырьку.
– Дзелковский, местный помещик, – стоявший впереди своих людей рыжеусый мужчина средних лет по-военному склонил голову. – Прошу прощения, господа, за, может быть, чрезмерное любопытство, но хотелось бы знать: вы здесь все?
– За нами идет отряд.
На лице помещика промелькнуло явное удовольствие.
– Что ж мы стоим? Проходите в дом. Умоетесь с дороги, а я тем временем распоряжусь насчет обеда.
– Благодарю, – упрашивать Аргамакова не пришлось.
В порядок прибывшие привели себя быстро, и тем не менее стол в обеденной зале был уже накрыт.
Было странно видеть аккуратно разложенные приборы, салфетки, фарфоровые тарелки. И полковнику, и его людям порой казалось, что ничего подобного давным-давно не существует на свете, как не существует прежней жизни. Давно – два с лишним бесконечных месяца, наполненных враждой и людской злобой.
Чувствовалось, что больше всего хозяину не терпится узнать, не возвращается ли все на круги своя, или перед ним последние уцелевшие осколки Империи, но расспрашивать Дзелковский не торопился. Прежде надо накормить людей с дороги, и уж потом можно удовлетворять свое любопытство.