Шум ветра

Беляев Владимир Сергеевич

— Эх ты, простота. А то получилось, что этим самым предзавкома купил Акулова. Он, разумеется, рассчитал, что Акулов после такого подарка не посмеет его критиковать. Я сразу раскусил этот ход.

— А как же Акулов? Поймался на удочку?

— Еще бы! Крутился, вертелся, да так и промолчал до конца заседания. Я ему и так сигналю и этак, записку даже прислал: «Выступай», а он как в рот воды набрал. Правда, бросил какую-то невнятную реплику, вроде того, что не мешало бы культсектору устранить кое-какие непорядки. Ясно, заткнули ему рот подачкой. Хотел я ему выдать за это при всех, да не успел перехватить его после заседания, пока добрался до выхода,

Акулова уже и след простыл. Сподличал неподкупный наш активист.

— А ты сам что же не выступил? Видишь, такое дело, взял бы слово и сказал.

— Не мог я, Верочка. Голословное было бы выступление, все факты у Акулова записаны, он же проверял, вникал в дело конкретно, а я так, в общих чертах знаю. На одних эмоциях не обоснуешь критику.

— Это наша беда, — вздохнула Вера Михайловна. — Обещания, посулы житейских благ да подарочки нашего брата педагога развращают. То коробкой конфет, то цветами или еще какими-нибудь невинными дарами заставляют кривить душой, идти против своей совести.

Евгений Сергеевич, подогретый негодованием, встал из-за стола и пошел к телефону.

— Сейчас позвоню этому хлюсту Акулову, выдам все начистоту. Такие выходки нельзя прощать, надо в корне пресекать.

— Не горячись, Женя. Стоит расстраиваться из-за такой чепухи? И не телефонный это разговор, лучше сказать прямо в лицо.

Но Евгений Сергеевич уже набирал номер.

— Нет, я скажу сегодня. Сейчас же! Пускай глотает.

В телефон ответила старушка, мать жены Акулова, сказала, что Григорий уехал на дачу и вернется в понедельник утром.

Евгений Сергеевич в досаде бросил трубку, сердито глядя на телефон, стал закатывать рукава, будто собирался драться.

— Каков хлюст, а? Жаль, что на даче у него нет телефона, я бы и там достал хитрюгу. Все рассчитал, знает, что до понедельника весь пыл пройдет. Нарочно удрал, скрылся с глаз. Нет, друг любезный, так не пойдет. Я сам к тебе завтра приеду, явлюсь как гром с ясного неба.

Жена с нежной улыбкой смотрела на негодующего мужа, готова была рассмеяться, но сдержалась.

— Как же завтра, Женя? Мы же собирались в театр на дневной спектакль?

— Пойдем в другой раз, — твердо сказал муж. — Или звони своей сестре, она любит театры, а я поеду к Акулову. Как же иначе? Один жизненный урок важнее десятка нравоучительных примеров в театре или в книгах. Нас с самого рождения учат и учат высокой морали, так пора же нам на деле утверждать высокие принципы. Не только на словах, а в каждом поступке, в большом или малом.

— Дался тебе этот Акулов. Подумаешь, какое историческое событие!

Вера Михайловна перестала улыбаться и с некоторой тревогой смотрела на мужа, не зная, как его остановить.

— Компромиссы губят нас, Верочка, — громко и горячо говорил муж, шагая по комнате, бросая сердитые взгляды на телефон. — Обязательно поеду и все выскажу Гришке в лицо. Точка!

Она пыталась возразить ему, но он не дал ей сказать и полслова, решительно крикнул:

— Все, Верочка! Все! Я сделаю так, как сказал!

Утром Евгений Сергеевич сел в машину и отправился на дачу к Акулову.

Погода стояла теплая, сухая, на сером асфальте кое-где лежали еще не примятые желтые листья, большей частью кленовые и липовые. Легкий ветерок веял осенней прохладой, в тени на траве поблескивала роса, начинался листопад.

По случаю субботы на загородном шоссе было мало грузовых машин, да и легковые попадались не часто. Приятно было ехать в такое время и смотреть сквозь стекло, как проносится слева и

справа освещенная солнцем, поникшая желтеющая зелень лугов, прохладная синева прудов, пестрая нарядность леса. Все радовало глаз, вселяло в душу умиротворение и покой, чего так не хватало Евгению Сергеевичу именно теперь, когда он кипел негодованием, думая о предстоящем разговоре с приятелем. Он упрямо сопротивлялся усыпляюще-благотворному чувству, которое пробуждало в нем это тихое осеннее утро, настраивало на лирический лад и чуть было не заставило Евгения Сергеевича отвлечься от сурового драматического накала, охватившего его со вчерашнего вечера. Евгений Сергеевич старался поменьше смотреть по сторонам, и чтобы заглушить распиравший душу восторг перед красотой природы окружающего мира, он старался не спускать глаз с дороги, пристально уставился на ровную гладь шоссе. Сухой асфальт шуршал под колесами, километр за километром оставался позади. Уже приближался поворот направо, где Евгений Сергеевич должен был съехать на проселочную дорогу, ведущую к даче Акулова. Преодолев подъем и спускаясь вниз, он увидел стоящую на обочине машину, хотел проскочить мимо, как вдруг от машины отделилась фигура и выбежала на проезжую часть, поднимая руки.

Евгений Сергеевич нажал на тормоз, остановился, едва не наехав на фигуру, которая оказалась молодой, белокурой женщиной в темном спортивном костюме.

— Простите, ради бога, — подбежала к нему женщина с раскрасневшимся лицом и испачканными руками по самые локти. — Взгляните на мою машину, не могу завести. Выручайте бесталанного автолюбителя.

Она кокетливо улыбнулась и кивнула в сторону своей машины.

— Пожалуйста! Я, разумеется, заплачу. Честное слово.

Евгения Сергеевича неприятно резануло бесцеремонное «заплачу» и тот самоуверенный тон, с которым произнесла это слово симпатичная женщина, уверенная во всемогуществе этого слова. Ему захотелось тут же немедленно включить скорость и умчаться своей дорогой, но естественное желание помочь человеку в беде остановило его. Он съехал на обочину, хлопнул дверцей, пошел за женщиной. Вишневый «жигуленок» стоял на траве у края кювета с поднятым капотом. У левого переднего колеса валялась сумка с инструментами. За ветровым стеклом покачивалась на шнурке серая обезьянка с оранжевыми глазами и красным задом.

— Что случилось? — спросил Евгений Сергеевич, заглядывая в мотор.

— Не знаю, — пожала плечами женщина и тихо засмеялась. — Не могу разобраться. Бестолковая я. Водить умею запросто, а как что-нибудь заест, ни фига не смыслю. Разберитесь, пожалуйста.

Она сделала маленькую паузу, но тут же поспешно добавила:

— Я заплачу, сколько скажете.

Он бросил на нее укоризненный взгляд, сердито отвернулся.

— Извините, — засмеялась она. — Теперь никто ничего бесплатно не делает.

Он не ответил на ее слова, наклонился, копаясь в моторе. Она топталась рядом, с любопытством старалась посмотреть, что он трогает, за какую деталь берется. То приседала, просовывая голову под его рукой, то поднималась на носках, заглядывала через плечо мужчины.

— Дайте какую-нибудь тряпку, — сказал он, не поднимая головы, и протянул руку.

Она быстро открыла дверцу, взяла с переднего сиденья пеструю майку.

— Возьмите. Это Кирина маечка, пошла в расход. Кирочка, моя доченька, вон там на заднем сиденье свернулась, как сурок. Взгляните же на нее — смешная девочка. Семь лет. Я нынче устроила ей праздник, свозила к морю. Целый месяц провалялись на пляже в Евпатории. Какое чудо!