Шум ветра

В соседней комнате танцевали.

За столом остался один Иван. Большеголовый и широкоплечий, он сидел, откинувшись на спинку мягкого стула, курил. Взглянув на зеркало, висящее над диваном, он увидел отражение противоположной стены, серванта, вазы с цветами и встретился со своим лицом — смуглым, обветренным и немного усталым.

В эту

минуту в столовую вошла Надя, молча остановилась. Ее красивая голова, обнаженная шея и возбужденное, слегка грустное лицо появились в зеркале. Иван не обернулся, искал глазами ее взгляда. Она же, стоя за его спиной, поверх головы Ивана смотрела через широкую открытую дверь в комнату, где танцевали гости.

Иван поднялся со стула, подошел к Наде.

— Посидим, Наденька? Поговорим?

Она не повернула к нему лица, следила взглядом за танцующими парами.

Иван стоял, не сводя глаз с молодой длинноволосой женщины.

— Какая дьявольская скукота, — сказал он. — Тоска.

— Зачем же было приезжать?

— Я знал, что увижу тебя здесь. Сердце подсказывало. Я готов тысячу лет смотреть на тебя и любоваться. Лучшей женщины нет на свете.

Она скосила на него глаза, почти с досадой сказала:

— Я хочу танцевать.

— А ну их к дьяволу, пусть топчутся.

— Я хочу танцевать, — упрямо повторила она. — Понятно! Же-ла-ю!

— Иногда нужно побороть желание.

— Зачем?

— Чтобы остаться самим собой.

Она замолчала, повернулась к нему лицом.

Посмотрев друг другу в глаза, они медленно пошли к столу.

— Давай выпьем, пока не кончился танец, — вдруг сказала она с мальчишеским озорством. — Хочу шампанского, полный бокал. И… чтобы муж не видел — начнет нудить, что мне нельзя, что у меня печень… Как будто у других нет печени.

Иван налил в бокалы вина.

— За тебя, какая ты есть! Разреши сказать несколько слов?

— Не надо речей. Пожалуйста!

— Сегодня я должен сказать, Надюша. Боюсь, другого случая не будет. И ты должна это услышать. У нас, у геологов, бывает такое в жизни, когда годами пробираешься сквозь тайгу, исходишь сотни километров по горам и болотам, перевернешь тысячи тонн земли и ничего не находишь. Придешь в полное отчаяние от бесплодного поиска. И вдруг найдешь то, что так долго искал. Поверь мне, в такую минуту человек бывает счастливым. Я прожил немалую жизнь, видел людей, дружил с ними, ругался, любил, ненавидел, сходился, расходился.

Словом, искал — не находил и приходил в отчаяние. И вот наконец нашел. Нашел тебя. За нашу встречу, Надя!

Они трижды звякнули бокалами, выпили.

Он сел на диван, она подошла к окну, остановилась в полуобороте к своему собеседнику. Не отрывая взгляда от Нади, Иван любовался ею.

— Ты когда-нибудь думала, что, скажем, вот эта минута, такой-то час такого-то числа, месяца, года — больше никогда не повторится?

— Скучно об этом думать.

— Никогда не повторится и наша жизнь, ни одно ее мгновение. Знаешь, раньше, когда мне было столько же лет, сколько тебе теперь, я ничего не боялся, был спокоен и верил, что успею взять от жизни все положенное. Шел медленно, приглядывался, выбирал. И даже тогда, когда мне было столько, сколько твоему мужу, я не торопился жить. Работал, искал, строил, но не был человеком в полном смысле. Не знал, что значит любить женщину,

поймать рыбу в реке, выиграть партию в шашки, иметь сына или дочь, рассказывать сказки, сделать скворечник, спеть песню. Для меня все это были пустяки. Я делал главное — ходил в разведку, жил в палатках и бараках, носил полушубок и кирзовые сапоги, ел простую грубую пищу, легко сходился и расходился с людьми. А теперь, когда мне перевалило за сорок, стало страшно. Вдруг показалось, что ничего не успею, не наверстаю упущенного и никогда не испытаю счастья быть человеком.

Надя засмеялась, протянула ему руку.

— Пойдемте же танцевать… Н-ну!

— Постой, я еще не все сказал. С каждой минутой надвигается на нас новая жизнь, налетает, как буря, хотя мы не всегда понимаем и чувствуем это. Ничто не стоит на месте, все движется и несется как могучая река, впадающая в великий океан вечности. Каждое мгновение, секунда, минута, из которых состоят время и жизнь, летят с шумом ветра и уносят всех нас. Может, ты еще не слышишь этого шума, ты молодая, а мои уши уже полны им. Нельзя даже представить глубины этого океана, бесплодно пытаться достигнуть его дна.

— Вы усложняете жизнь, которая и без того не простая. Хватит об этом, я не хочу вас слушать, Давайте поцелуемся, философ.

Она тонкими горячими руками обняла его смуглую, крепкую шею.

В соседней комнате оборвалась музыка. С шумом вернулись гости. Иван и Надя в обнимку пошли к столу. Он хотел отпустить ее, но она не выпускала его из объятий, громко крикнула:

— Мы хотим пить! К черту печень! Никакой печени нет!

— Она пьяна! — радостно воскликнул ее муж Федор Сергеевич. — Она всегда целуется, когда выпьет.

Все шумно рассаживались вокруг стола.

— Внимание! Внимание! — кричит хозяин квартиры с таким видом, будто он взобрался на трибуну и готовится открыть митинг. — Я предлагаю выпить за то, чтобы до утра удержаться на ногах. Ура!

Он первый единым духом выпил из рюмки и, довольный своей остротой, окинул взглядом гостей. Он уже немолод, ему тоже за сорок. Рыжеватые волосы уже поседели на висках, на макушке просвечивает лысина. Однако он бодр. В нем сохранилась студенческая живость, он бойко рассказывает анекдоты, ухаживает за гостями.

— Идите же танцевать, дьяволы!

Надя подошла к хозяину дома, протянула к нему руку.

— Дмитрий Евгеньевич! Покажем класс? Пусть учатся, пока мы живы.

Расталкивая гостей, они пошли танцевать. Почти все пары подпрыгивают в старомодном стиле фокстрота, а некоторые замедленно, пропуская по одному такту, переваливаются с ноги на ногу, как ожиревшие гуси. Конечно, все они лучшего мнения о себе и уверены, что еще в меру изящны и молоды. Им даже кажется, что они ловки и грациозны.

Дмитрий Евгеньевич и Надя танцуют по-настоящему здорово, не так, как все. Похоже на буги-вуги, бешеный ритм, змеиная гибкость, акробатическая упругость. Не хочется смотреть на других, не оторвешь взгляда от этой пары. На Надю не удивляешься — она молодая, стройная, гибкая. Удивляешься на партнера: откуда такая прыть у тучного, лысеющего, немолодого мужчины? Скачут, как взбесившиеся кони, красиво беснуются, играют телом.

Иван и Надин муж Федор стоят рядом, обняли за плечи друг друга, смотрят на танец. Мелькают в глазах черное платье, красные туфли, белые бусы. Отлично! Великолепно!