Шум ветра
Шрифт:
— Привет Евгению Сергеевичу! Подрабатываешь в выходной день? Желаю успеха!
Он оглянулся и узнал знакомого мужчину из своего учреждения.
— Эй-эй! Стой-ка!
Он хотел объяснить ему ситуацию, но машина, не сбавляя скорости, быстро удалилась.
— Знакомые? — спросила женщина, державшая его рубашку как флаг.
— Бухгалтер наш. Балабол. Завтра весь институт будет знать, что я мыл чужую машину на дороге.
Он сердито выплеснул на крышу остатки воды, бросил ведро и губку в багажник.
— Готово! Можете ехать.
Женщина благодарно смотрела на него, озорно подмигнула, как заговорщица.
— Плевать нам на болтунов. Правда?
Пока
— Вы милый человек, — сказала она, улыбаясь сияющей улыбкой. — Вы мой спаситель. Я готова вас расцеловать. Возьмите еще вот это.
Она ловким прыжком опередила мужчину и сунула в его машину бутылку с вином.
— Не сердитесь, товарищ. Счастливого вам пути!
Он не успел возразить, как она уже уселась в свою машину и тронулась с места. В маленьком зеркале она долго видела стоящего на дороге мужчину в запачканных брюках, в порванной рубашке. Закурила, иронически скривила губы.
— Деньгами не берет. Натурой принимает.
Свернув на проселочную дорогу, Евгений Сергеевич продолжал свой путь.
«Бывают же такие, — думал он о женщине-автомобилистке. — Легко живут, никаких проблем. Смеются и улыбаются. Позавидуешь. Однако, черт возьми, зачем я взял у нее дыню и вино? Глупо! Какую услугу ей сделал? Автомобилист выручил автомобилиста на дороге, и не более того. Обычное нормальное дело. Как же можно за это брать плату? И она тоже дура, с деньгами полезла. Так и привыкает человек смотреть на все глазами оценщика или купца: это, мол, столько стоит, а это столько. Выходит, простое человеческое внимание, доброта, бескорыстие ставятся ни во что. «Никто теперь ничего бесплатно не делает!» Ловко унизила меня эта милая, белокурая улыбающаяся красотка. Не вышло сунуть десятку, так она дыней и бутылкой вина откупилась. Возьми, мол, добрый человек, мы в расчете, больше я тебе ничего не должна. Не жди от меня в ответ ни чуткости, ни доброты, ни какой такой бескорыстной помощи. Если тебе когда-нибудь понадобится что-либо от меня, заплати и ты мне за услугу. Вот как порой выглядят простые невинные вещи. Ты мне, я тебе, и иного расчета между людьми нет? Да что же это, как не та самая акуловщина, с которой так решительно я жажду сразиться?
Он переехал железнодорожную линию, свернул с асфальта на ухабистую, грунтовую дорогу. Где-то здесь должна быть дача Григория Акулова. Строго говоря, это была не настоящая дача, а всего-навсего небольшой садовый домик, окруженный десятком фруктовых деревьев. Григорий в шутку называл его имением или «Акуловкой». И досталась она ему тоже, помнится, не прямым законным путем, а дана была как подачка. В те годы Гришка добивался квартиры в новом доме. Желающих было много, а всем не хватало. Гришка, правда, жил плохо, ему полагалась новая квартира, и все сотрудники отдела стояли за него горой, даже коллективное письмо в дирекцию написали, и дело было уже на мази, почти совсем выгорело, как вдруг Гришка сам же всех посадил в галошу. Явился он однажды из фабкома и говорит товарищам в отделе:
— Не сражайтесь за меня, ребята, я согласился уступить квартиру другому. Подожду, пока новый дом построят.
— Как так? Почему? — спрашивают его товарищи.
— А мне, — говорит Гришка, — фабком предложил садовый участок, где можно соорудить дачку и проживать за милую душу целое лето. Вот и прибавка к основному жилью. Временно, конечно. Меня устраивает.
Не понял простак, что от него откупились, и нам всем рот заткнули: не
Позже Гришка и квартиру, получил и, пожалуй, выгадал: теперь у него и дача с садом и городская трехкомнатная квартира. И машина скоро появится. А кто же будет бороться за общественный интерес? За пионерский лагерь, за дом отдыха, хорошую столовую, за накопление общественных фондов предприятия?
Думая обо всем этом, Евгений Сергеевич накалялся, как усиленно подогреваемая печка.
«Если мы будем прощать друг другу подобные зигзаги поведения, что же станет с нашей идеей коллективизма и гражданской сознательности? — думал он. — Как хочешь, Акулов, а я скажу тебе прямо в глаза все, что думаю. Обижайся, как знаешь, дуйся на меня, но принцип превыше всего».
Наконец он остановил машину у невысокого зеленого штакетника, прошел через калитку в сад, где отливался ядовитой оранжевой краской фасад небольшого домика.
Акулов как раз в это время стоял на стремянке под деревом и снимал яблоки с веток, отдавая их жене, которая была внизу и подставляла плетеную корзинку. Они не замечали вошедшего гостя.
— Привет работягам! — громко крикнул Евгений Сергеевич, подойдя к самому дереву. — Не ждали?
Хозяева весело рассмеялись.
— Вот молодец! — засуетился Акулов, слезая на землю. — Какими судьбами? Давай, заходи! Так и надо, ей-право, взял и приехал, без всякого приглашения.
— И Верочку привез? — спросила хозяйка, смущенно прикрывая фартуком старое потертое платье. — Где же она?
— Ей некогда, — перестал улыбаться Евгений Сергеевич. — Я, собственно, не в гости, а по делу.
Акулов внезапно встревожился, отложил в сторону яблоки.
— Что-нибудь случилось, Евгений? Какое дело? Пойдем в дом.
В голове мелькнули разные мысли: «Зачем приехал Евгений? Что ему понадобилось?»
Акулов сразу же вспомнил вчерашний фабком и подумал, что Евгений, наверное, рассердился на него. Однако не такой уж это выдающийся случай, чтобы ехать в выходной день за пятьдесят километров и объясняться? Верно, что-нибудь поважнее стряслось, вон какая серьезная физиономия. «А может, приехал уговаривать меня в свои заместители? — подумал Акулов. — Недавно опять намекал: ты, говорит, Гриша, засиделся на месте, пора подниматься на высшую ступеньку. А я в таком виде принимаю друга».
— Разреши переодеться, Женя, — засуетился Акулов. — Неудобно так. Как ни считай, а ты мой гость. Извини, я на минутку.
Его полнеющая, грузная фигура, обтянутая синим трикотажным костюмом, подчеркивающим толщину живота и кривизну ног, исчезла за дверью летнего домика.
Присев на скамейку и придерживая на коленях корзину, хозяйка выбрала большое спелое яблоко, протянула Евгению Сергеевичу.
— Угощайся, пожалуйста. Очень вкусно.
— Спасибо, Люсенька, — отказался Евгений, озабоченный какой-то своей мыслью. — Ты хорошо выглядишь. Свежий лесной воздух на пользу?
Она улыбнулась, махнула рукой.
— Где там! Годы идут. Серьезный разговор к Григорию?
— Ничего особенного. Дела как дела.
Она спокойно поднялась, сказала:
— Пойду приготовлю чай. И вареньем своим угощу.
— Не стоит. Я не надолго.
Из дому вышел Григорий в костюме, при галстуке, разглаживая круглую, черную бородку и обвисшие усы, крикнул гостю:
— Проходи-ка, Евгений, в наш дворец. Хоть и невелик, а приятен. Уют и тишина. В тени дерев, как сказал поэт.