Шутка с ядом пополам
Шрифт:
Поэтому без обиняков сообщил:
— Я пытаюсь понять, самоубийство это или убийство.
— Гуревич уверен, что убийство.
Голос девушки звучал хрипло и не выражал ни малейших эмоций. Будто она говорила в сомнамбулическом сне.
— А вы?
— Не знаю. Какая разница?
— Убийца должен быть наказан.
— Что это изменит?
— Это будет справедливо, — удивленно заметил следователь.
— А справедливости на свете нет, — словно цитируя всем известный физический закон, произнесла
— Ее не будет, если мы сами о ней не позаботимся.
— Мы? Глупо. Мы ведь просто люди.
— Тем не менее мы многое можем.
Разговор свернул в совершенно ненужную плоскость, и при том Талызин поразился собственной горячности. Ему почему-то очень хотелось убедить эту девчонку, что человек — не муравей какой-то, что человек… да, черт возьми, это слово действительно звучит гордо! Однако спящая красавица не реагировала. Похоже, все на свете было ей глубоко безразлично.
— Вы ведь хорошо знали Владимира Дмитриевича, Кристина?
— Не уверена. Я с ним трахалась, вот и все.
Талызин смущенно откашлялся — зато девице как с гуся вода. Трахалась она, видите ли, но толком не знала, с кем! Ладно, мы тоже не в Смольном институте воспитывались!
— И как? Он что, очень в сексуальном плане хорош?
— Ему было пятьдесят. Конечно, мощной потенции ждать не приходилось. Но меня устраивало. Он нежный.
Игорь Витальевич и сам был не рад, что задал такой вопрос. Вообще-то, он предпочитал не затрагивать подобные темы, тем более, при юных девицах, поэтому быстро перешел к другому.
— Когда на дне рождения он заговорил о самоубийстве, вы поверили?
— Да. Все нормальные люди поверили.
— А что, были ненормальные?
— Лазарева.
Талызин изумленно уточнил:
— Лазарева, по-вашему, ненормальная?
— Она же старая дева, — меланхолически пояснила спящая красавица. — Ей тридцать пять, и она никогда не была замужем.
— Ну и что?
— Все старые девы сходят с ума. Лазарева — садистка и завистливая стерва. Если бы я до таких лет не нашла себе мужчины, то умерла бы.
— А что, жизнь без мужчины настолько никуда не годная?
— Нет. Просто лучше умереть, чем стать похожей на нее.
Следователь только крякнул. Столь серьезное утверждение было произнесено совершенно монотонно — простая констатация факта.
— Лазарева что, чем-то вас обидела?
— Она не может обидеть. Ее никто не принимает в расчет. Над ней только смеются.
Талызин почувствовал себя неловко. Марине было бы не слишком приятно знать, что он обсуждал ее в этаком ключе. Да и вообще, при чем тут Марина? Ах, да…
— Так Лазарева не поверила словам Бекетова о самоубийстве?
— Может, и поверила, но не расстроилась. Она бы и сама с удовольствием его убила.
— Да? А по какой причине?
— Она
— В чем?
— Во всем. Он гений, а она как ученый полный ноль. Он пользуется успехом у женщин, а ее мужчины не замечают. Его уважают, а над ней смеются.
— И как по-вашему, она могла прихватить пузырек и назавтра подлить яд Бекетову? Прийти к нему в гости и…
— Конечно. Они знакомы много лет. Он бы ее впустил. А Анны Николаевны дома не было.
— Хотя по большому счету, причины для убийства были скорее у нее, — предположил Талызин.
— У Анны Николаевны? Какие же?
— Извините за откровенность — ваши отношения с ее мужем.
— А он ей не был мужем.
— Тем более!
— Она его любит, — вдруг произнесла девушка. Впервые в ее голосе послышались живые ноты.
— Так, по-вашему, она могла бы совершить убийство или нет?
— Понятия не имею. Я с нею почти не знакома.
— Но вы с Бекетовым говорили о ней?
— Володя относился к ней, как к матери своего сына. Поэтому с ней и жил. Она это сразу знала и не могла рассчитывать на его любовь.
— Значит, она это знала? — осведомился Талызин.
— Конечно. Он был честным и ничего не скрывал. Я была не против, что он с ней живет. Главное, что его любовь принадлежала мне.
Кажется, в точности так в рассказе Марины обрисовывал чувства девочки Бекетов. Но надеялся, что заявление о самоубийстве изменит ситуацию, а, судя по всему, в женщинах этот тип разбирался неплохо. Поэтому Талызин, хорошенько вспомнив слова Марины, спросил:
— Но когда Владимир Дмитриевич сообщил о желании покончить с собой… вы не подумали, что виновата Анна Николаевна? Что именно жизнь с постылой старухой заставляет его считать себя стариком?
Неожиданно дыхание девушки прервалось, она захрипела, схватившись за шею. Однако перепугавшийся Игорь Витальевич не успел ничего предпринять, как она уже достала из сумки ингалятор и, отвернувшись, прыскала себе в горло.
— Может, вызвать врача? У вас ведь астма?
— Ерунда. Главное, таскать с собой эту дрянь. У меня по всем сумкам флаконы распиханы.
Действительно, дыхание быстро восстановилось.
— Если вы плохо себя чувствуете… мы можем поговорить завтра…
— Ерунда. Завтра суббота, у меня выходной. Лучше сейчас.
Кристина явно намекала, что домой к ней заявляться не стоит.
— Так мы говорили о… — следователь немного помедлил, опасаясь вызвать новый приступ, но все-таки решился. — Мы говорили о том, что, возможно, именно жизнь с постылой женщиной могла вызвать у Бекетова мысли о смерти.
Нового приступа не было в помине, спящая красавица вернулась к привычному состоянию.