Схватка с чудовищами
Шрифт:
Буслаева посадили на табуретку у самой двери.
Поваляеву льстило, что им заинтересовалась пресса. Охотно рассказывал о себе. Еще до революции, будучи членом общества художников «Бубновый валет», побывал в Испании. Показал несколько небольших городских пейзажей, исполненных там маслом. Они были в стиле импрессионизма и очень хорошо смотрелись. О живописи Поваляев мог говорить сколько угодно. Время от времени к разговору подключались его жена и Жарковский.
Чувствовалось, что всех их одолевает ностальгия по прошлому. Взахлеб говорил Поваляев и о жизни художников в
— Может быть, после вашей публикации что-либо изменится в моей жизни к лучшему, — сказал он. — Сейчас же никакого просвета. А как хочется пожить по-человечески!
Глаза его светились надеждой.
— Все идет к лучшему, — вставил Антон.
— Да нет, от лучшего мы ушли и вряд ли к нему придем снова, — с сожалением произнес Поваляев. — Знаете, о чем мечтаю? Чтобы Россия наша стала сильной, могучей, богатой державой. И чтобы в ней было больше свободы!
В те же дни Буслаев вынес постановление о прекращении дела на художника Поваляева по окраске «террор», как заведенного без достаточных на то оснований, с одновременным снятием его с оперативного учета.
По его просьбе, главный редактор «Вечерки» Постнов позвонил в отдел распределения жилплощади горисполкома, рассказал, как живет семья деятеля искусств. Попросил предоставить ему площадь побольше и с удобствами. Там обещали произвести обследование условий его жизни и по возможности выделить комнату за выездом в хорошем доме.
Прочитав справку о встрече с Поваляевым, полковник Новиков спросил Антона:
— Мы можем быть уверены в нем?
— Абсолютно, товарищ полковник! И не террорист он, и не антисоветчик! Он просто устал так жить. Любой зверь взвыл бы от такого. А власть винит во всем… Крамольные мысли для него — отдушина.
— Значит, патриот.
Сказав это, Новиков утвердил постановление, вынесенное Антоном Буслаевым.
Проезжали город Бронницы. Скоро Коломна.
Поваляев же и сейчас не выходил у Антона из головы.
Спустя пару недель после посещения его, Антон заехал ненадолго к себе домой. И вдруг звонок в дверь. Он открыл ее. Перед ним стояли Поваляев и Жарковский. Оба с палочками. Какие-то встревоженные.
— А мы к вам, — сказал Поваляев. — Разрешите?
— Конечно-конечно! Проходите, пожалуйста. Я сейчас…
Антон быстро проскочил в свою комнату, освободился от пистолета «ТТ», висевшего на ремне, от портупеи.
Когда художники приковыляли в комнату, предложил чайку выпить. Они любезно отказались.
— Что привело вас ко мне? — поинтересовался Антон.
— Видите ли… — начал Поваляев. — Я позвонил в редакцию «Вечерней Москвы», хотел сделать дополнения к тому, что рассказал вам о себе, но мне ответили, что такой в газете не работает.
Художник внимательно следил за реакцией Антона, но лицо его ничего не выражало и было спокойным.
— И тогда подумали, — продолжал он. — Вы показывали мне удостоверение в красной обложке. Этот цвет, как известно, не только журналисты
Сказано это было с явным подтекстом.
— Странно… С кем же вы разговаривали? — попросил уточнить Буслаев.
— Право, не знаю. Должно быть, с дежурным по редакции. У него даже список сотрудников под рукой оказался.
— Значит, сомневаетесь во мне? Не из КГБ ли? Не из уголовного ли розыска?
Жарковский и Поваляев загадочно переглянулись.
— Мы, в общем-то, так и подумали, — не отрицал Поваляев. — Тем более что и в адресном столе города ваша фамилия не значится.
— Ну, за неразбериху в милицейских учреждениях я не в ответе.
Антон еще раз предъявил удостоверение корреспондента «Вечерней Москвы». Незваные гости внимательно его изучили.
— Это рассеивает ваши сомнения? — спросил Буслаев.
— Да, конечно! — почувствовал себя виноватым Поваляев.
— Позвонили бы главному редактору Постнову Михаилу Михайловичу. Я внештатный корреспондент и выполнял его личное поручение, — пояснил Антон. — Собственно, что я оправдываюсь, что-то доказываю? Вы и сейчас вправе мне не верить. Если не убедил давайте, соединю вас по телефону с Главным. Человек он обстоятельный и все объяснит. А очерк ждите в ближайших номерах. Следите за газетой. Кстати, после моего доклада ему, Михаил Михайлович хлопочет о комнате для вас площадью побольше и с удобствами.
— Ради Бога извините, — приложил руку к сердцу Поваляев. — И большое спасибо редакции о заботе о нас. Так хочется пожить достойно!
Вскоре Поваляев был приглашен в жилотдел Моссовета, где ему вручили ордер на большую светлую комнату в малонаселенной квартире на Москворецкой набережной. И он с женой были счастливы, и Антон Буслаев горя с Поваляевым больше не знал. Куда девалась антисоветчина?
В Коломенском горотделе Буслаев просмотрел с десяток дел с окраской «террор». Все они оказались бездоказательными и малозначимыми. Лишь одно заслуживало внимания, да и то условно. Объект разработки Филипенко, 1914 года рождения, сын осужденного в 1937 году «за связь с троцкистами», как-то сказал источнику, что «если бы довелось встретиться со Сталиным, он высказал бы ему в лицо все, что накипело. Сказал бы, что только за то, что он допустил массовые репрессии в стране, дутые дела вроде „Дела врачей“, он не имеет морального права стоять во главе государства и должен уступить место лидеру достойному. Не уйдет с дороги, его следует устранить».
Антон задумался. Материалы трехлетней давности. Филипенко осуждает «вождя народов» за бессмысленные гонения и репрессии, считает, что его следует за это отстранить от дел… Но даже если и устранить? Он же не говорит, что Сталина надо убить и что лично готов осуществить в отношении него террористический акт. Да и всех материалов в деле, не считая оперативных проверок, — одно единственное агентурное донесение. Товарищи из горотдела как ни бились над тем, чтобы добыть дополнительные компрометирующие его материалы, ничего не добыли. А может быть, это наговор на него источника-стукача? Другим же агентом он характеризуется положительно!