Шырь
Шрифт:
— А деревья где? — удивился горнист.
— Не устояли, когда закончилось государственное финансирование. Одно время помогал зарубежный гуманитарный фонд, потом в центровом бору кое-кто гайки начал закручивать, и помощь из-за границы прекратилась. Некоторое время лес рос просто по привычке и дичал. Темные личности в нем появились, мутили шальной бизнес: в одном только сосняке у оврага восемь банков было открыто, принимали деньги под полторы тысячи процентов годовых. Многих деятелей завалили тогда у этого оврага… В общем, пришлось в итоге лес попилить и по большей
— Это как?
— Очень просто. — Леха поставил на дорогу свой ящик, оказавшийся военной рацией. — Мы люди ответственные, поэтому должны регулярно посылать сообщения Будущему Контролеру, то есть Оплоту трудящихся.
— А зачем посылать сообщения Будущему Контролеру сейчас, если он Будущий? — не понял горнист.
— Чтобы мировоззренческие установки не столкнулись, — пояснил Леха. — Все следует обстоятельно докладывать, иначе потом такие предпосылки обнаружатся, что хрен разрулишь проблему. А в прошлое вообще лучше не лезть: никаких халявных дивидендов не хватит, чтобы, как говорится, степень родства установить. Ясно?
Горнист кивнул, хотя не все было ясно, и подумал о своих родителях: как они там?
— Свойства памяти, — продолжал Леха, — это лишь для нас закон, а для Оплота они — фуфло, условность. Но ему тоже порой несладко, потому что, например, те кошмарные сны, которые для нас в прошлом, для него — постоянная данность. Значит, Оплот в наших осознанных докладах кровно заинтересован, он с их помощью рассеивает злую скуку.
Леха включил рацию, покрутил ручку настройки и вдруг заорал в микрофон так, что горнист вздрогнул:
— Оплот, меня слышно?! Нормально?! Горниста встретил! Да, с горном! Идет! Да, босиком! Ботинки бы ему выдать… Как кончились?! Да нельзя же так! Надеемся только на вас!
Горнисту стало неловко, не хотелось своей босотой озабочивать Оплота, он жестом показал: и без ботинок, дескать, обойдусь.
Леха не обратил на это внимания и продолжал надрываться:
— Да!.. Да нельзя без обуви! Будет?! Когда? Мертвец?! Отлично! Нет, погоди, тут лес окончательно вырубили… Ага, весь!..
После сеанса связи Леха радостно сообщил:
— Будет обувь! С мертвеца снимем. Ну что ты глядишь? Оплот сказал, покойник там, дальше, будет лежать. Зачем ему сапоги? А тебе и штаны нужны, и что-нибудь вроде пиджака… Оденешься. Крепись, друг.
— Может, не надо с мертвеца сапоги снимать? — засомневался горнист. — У меня деньги есть, купить можем. Вот, смотри, десять рублей.
— Разве это деньги? — хмыкнул Леха. — Поздно на такие отовариваться. Сменили их, понял? Брось свою десятку, не пригодится.
Горнист смял купюру и кинул в траву. Опять вспомнил родителей.
— Знаешь, Леха, я домой хочу… Мама с папой, наверно, волнуются, — сказал он.
— Нет у тебя никакой родни, — глухо отозвался Леха. — Дома у тебя тоже нет. Мы с тобой пойдем дальше, сообщения будем Оплоту отсылать, а там, глядишь, жизнь наладится.
Горнист помрачнел. «Как так — совсем один? А родители? Умерли, что ли? — думал он. — Впрочем,
— Леха, а я умный? — спросил он. — Только скажи прямо, не крути.
— Все умные, каждый на свой лад, — ответил Леха. — Ты играть умеешь. Давай, сыграй обеденный перерыв, пора.
Горнист протрубил в горн, и Леха достал из-за пазухи пакет с глазированными сырками.
Перекусили. Пошли дальше. Горнист считал кучевые облака и пни в поле, а Леха рассказывал ему, как бродил по пересеченной местности, как женился рано и неудачно, как учился на философском факультете, но не окончил. Рассказал также о выборах Оплота трудящихся. Как трудящиеся люди изнемогли, превозмогли и выдвинули Оплота в Контролеры. Оказалось, Леха и Оплот близко познакомились еще до разгона парламента, заседавшего в Белом бору, когда на какой-то отдаленной просеке они с группой товарищей пытались учредить совместное русско-японское предприятие по освоению новых месторождений клюквы и грибов.
«С Лехой не пропадешь, — думал горнист. — Ну а если пропадешь, то не сразу».
— Друг, а когда мы до совхоза «Восход» дойдем? Пора бы уже, — сказал он.
— Совхоз этот нам больше не светит, — ответил Леха.
В поле показались несколько изб. Подошли к ним. Окна заколочены. Возле одной избы паслась на привязи серая коза. Она перестала жевать траву и уставилась на горниста с Лехой.
Решили зайти в эту избу, узнать, есть ли хозяева, чтобы доложить Оплоту.
Горнист поднялся на крыльцо, постучал.
Никто не ответил. Открыв незапертую дверь, он испугался: в сенях — ногами к порогу — лежал труп мужчины в мундире немецкого офицера времен Отечественной войны.
— Леха, тут мертвец! — крикнул горнист.
Вошел Леха, осмотрел тело. Желто-серое лицо мертвеца выражало отвращение и усталость. Из нагрудного кармана кителя у него торчал листок бумаги, мелко исписанный синими чернилами. Леха взял записку и прочел вслух: «Ты погиб, потому что всю жизнь метался между двух лесов, между Шервудским и Булонским. Змея выползла из-под можжевелового куста и укусила тебя, когда ты польстился на трюфеля, не воспринимая всерьез легенды старой Англии. Какую музыку ты слышал при этом? Ты выронил папку с партитурой, а мы проявили твердость. Теперь восемь тысяч лет тебе суждено есть рябиновые булки в «Макдоналдсе» на погорелой поляне. Страх поможет, страх не поможет. Так говорим мы, рязанские скауты».
— Кто? — не понял горнист.
— Скауты. Это вместо пионеров, — сказал Леха. — Видишь, угробили человека, метафизической арматурой избили, даже следов не осталось. А все почему? Потому что у него свободный культурный миф в жизнь прорвался. А жизнь между двух лесов — это что? Это не просто сбор когнитивных трюфелей, а навязчивая идея, метания, творческий поиск, ритуальные переодевания, большие деньги в конце концов. И вот когда после очередного маскарада занесло его не в ту избу, свернули ему скауты императив… надо доложить Оплоту…