Шырь

Зоберн Олег Владимирович

— Пройдет, — сказал Лось. — Я в детстве много болел, антибиотиками кололи, чуть не сдох. А сейчас, видишь, порядок. Ты, Сань, главное, не настраивай себя на болезнь. Человек зацикливается на своей болезни, поэтому еще больше страдает…

Саша почти не слушал Лося, и так было муторно. И почему-то очень хотелось женщину. Стал соображать, почему. Выходило, что организм ослаб от болезни и выпитого накануне и перед возможной смертью требует продолжения рода. «Вдруг помру прямо сейчас, — подумал Саша. — Ребята решат, что долго сплю, кто-нибудь дотронется…»

—

Сосредоточься, — продолжал Лось, — сядь вот так, пальцы вот так на руках сведи. Тебе остыть надо. Это дыхательная гимнастика. Делаешь глубокий вдох, потом медленно выдыхаешь, остужаешь сердце. — Он с умным видом выдохнул, призывно глядя на Сашу. — Давай, попробуй.

Обижать Лося отказом Саша не стал, но на втором глубоком вдохе ослаб и опять лег. Вспомнил симпатичную биробиджанскую буфетчицу.

— Ладно, — сказал Лось, — как завещал Кришна, хорошего понемногу. Чего это Люцик пропал… В тот вагон пошел водки достать и все не возвращается. Слышь, Шурик, там утром драка была. Два шикотанских матроса бились. В тот вагон какая-то девка подсела. Наверно, чтобы билет не покупать, в эшелоне едет. Не поделили ее. Страшная девка. Ваще чудовище. Пробегала тут.

— Ну не совсем отвратная, так… — сказал Вова. — Хотя, конечно, не красавица.

— Плохо, плохо ты ее разглядел, — возразил Лось. — Девка — жуть.

Саша спустился со своей полки.

— Где же Люцик? — опять заволновался Лось. — Может, там забухал? Пойду посмотрю.

— Сиди, что ты дергаешься, — остановил его Вова. — Придет, куда денется.

Вова тоже хотел водки и боялся, что Лось с Люциком выпьют без него.

Лось протянул Саше ломоть хлеба и сырую сосиску. Саша нехотя съел полсосиски. Другую половинку и хлеб положил на стол и заметил, что из висящего на стене рюкзака Лося торчит краешек черной материи. Хотел спросить, что это, но сдержался. Вдруг — не клеши, а другая вещь? Вроде бы случайно, просто так — взялся за краешек и вытянул из рюкзака носок.

— Зачем ты его достал? — спросил Лось.

Саша промолчал.

— Дай сюда. — Лось взял носок, спрятал обратно.

Вова как-то недобро посмотрел на Сашу и опять уткнулся в свою газету.

«Наверно, Вован догадался, что я Лося подозреваю в краже, поэтому смотрит так набыченно, — подумал Саша. — Вообще, пускай смотрит; в случае чего, если драться полезет, двину в нос изо всех сил. Главное — попасть… По-другому с ним не сладить. Если как следует врезать, сломаю нос. Потом ногами…»

Когда надоело представлять драку, Саша вспомнил, что в другом вагоне едет девка, из-за которой утром подрались два матроса. Он встал и пошел туда, посмотреть на эту девку.

В крайний отсек соседнего плацкартного вагона набилось человек двенадцать. Ребята на полках — спят, пьют, говорят, играют в карты.

У окна сидит рыжая бабенка с деревенским лицом, улыбается. Ее приобнял калужанин… умник, с которым ночью в тамбуре… Ага, и Люцик здесь… Шумно. Почти все курят. Саша устроился на нижней полке, между Люциком и усатым прыщавым парнем в спортивном костюме. Калужанин травил анекдоты,

и когда рыжая смеялась, у нее колыхались большие груди под синей вязаной кофтой. «Куда она, дура, едет?.. — подумал Саша. — Впрямь страшная, но и хуже бывает».

— Люцик, там тебя наши заждались, — сказал он.

— Ладно, иду…

Саша выпил чуть-чуть водки, и его тут же развезло.

Люцик вскоре вернулся, сел, толкнул Сашу в бок:

— Сань, расскажи пацанам, как ты на подхозе хряков кастрировал.

Все засмеялись, рыжая посмотрела на Сашу. Он смутился: «Зачем Люцик про хряков вспомнил? Нехорошо при женщине». Хотел было отказаться:

— Может, не надо про хряков?

— Надо, не отмазывайся, — сказал толстый матрос с верхней полки.

Ребята притихли, глядя на Сашу. Он заметил, что у калужанина немного припухла нижняя губа… видимо, последствие утренней драки… Рыжая глупо улыбается. «Гады, — подумал Саша, — историю о свиньях ждут, а сами, может, знают, кто мои клеши спер. Говорить надо-таки, ведь не отстанут».

— На подхозе, вообще, нормально служится. Я за коровами смотрел и за другим скотом, — начал Саша. — Потом мичман сказал свиней разводить. Привезли нам молодых свиней, они подросли, а хряки, самцы то есть, росли плохо, потому что у них одно на уме, как бы на свинью залезть. К тому же комбикорма не хватало… Выйду, бывало, на берег с вилами, соберу им водорослей… Ведь комбикорм продать можно.

— У-у, да вы там…

— Шустрые!

— Молодцы, разбазаривали флот.

— Еще как, — продолжал Саша, — не дураки же. Значит, пришел однажды мичман, а хряки не растут. Что делать? Вы, говорит, их кастрируйте… Прикатили мы в свинарник двухсотлитровую бочку из-под китайского кукурузного масла, положили набок, набросали внутрь арбузных корок и другого вкусного. Когда хряк туда влез, подбежали и поставили бочку так, чтобы хряк вверх задом торчал.

— Не задохнулся свин? — спросил калужанин. — Получается ведь, что торчал пятаком в дно.

— Нет. Что с ним будет? — сказал Люцик. — Визжит только, копытами дергает.

Рыжая перестала улыбаться, слушала, по-детски приоткрыв рот. Саша вдохновился ее вниманием:

— Так вот, два матроса растягивают ему ноги веревками, а третий, то есть я, режет, потом засыпает рану антисептиком… Но после операции хряк все равно хочет любить, как будто у него душа есть.

— Сам резал? — удивилась рыжая.

— Конечно, — ответил Саша.

— Я с тобой выпить хочу, — сказала рыжая. — Дайте стакан, матросики. — Она сняла руку калужанина со своей коленки.

— Не суетись, Верка, щас все выпьют по очереди, — остановил ее калужанин. — Ребят, принесите закуски, если есть у кого. А то рукавами будем занюхивать.

— Наш мичман был на подхозе не шакалом, а правильным мужиком, сообразительным, — громко начал Саша, чтоб опять завладеть вниманием рыжей. — Недавно списал старый катер, продал рыбакам. Они ему после этого неделю каждый день на квартиру свежие крабовые клешни носили…

Ребята посмеялись и заговорили кто о чем.