Сиам Майами
Шрифт:
— Ты грешишь и всегда грешила прямолинейностью. Если тебе что-то нравилось, тебя было не оттащить, а если не нравилось, то тебя невозможно было переубедить.
— Ты настаиваешь на том, что между мной и Барни существуют различия, но это не так. Мама, я буду просто счастлива, если он предложит мне стать его женой.
— Не знала, что это зашло так далеко.
— Мама, я с ним сплю.
— Тебе не следовало мне этого говорить!
Сиам вскочила, вся дрожа.
— Сплю и наслаждаюсь этим!
— Вот видишь! —
Сиам побежала вверх по лестнице, вся в слезах.
— Ты будешь ночевать внизу, юная леди, — сказала ей вслед мать, прежде чем удалиться в свою собственную комнату по соседству с кухней.
Сиам послушно спустилась.
Поздно ночью Барни услышал скрип двери. Он не мог разглядеть посетителя. Потом к нему прикоснулась голая нога Сиам.
— На рассвете нам надо сматываться, — решительно зашептала она. — Здесь я задыхаюсь. Ни крошки не съем больше в этом доме!
— Ты была великолепна.
— Ты все слышал? — Она опустилась на колени перед кроватью.
— Не мог не услышать. — Он освободил для нее местечко. — Напрасно ты выложила ей все как есть.
— Пришлось, — сказала она, забираясь к нему в постель. — Как она сумела так замкнуться? А ведь ты заметил, каким славным человеком она иногда бывает! Теперь я жалею, что сюда приехала. Ты плохо меня обнимаешь, — сварливо добавила она и поерзала на простыне.
— Так лучше?
Рано поутру она выскользнула из его постели и шмыгнула к двери с пижамой на руке.
Спустя полчаса, когда он брился в ванной, она появилась, опрятно одетая, с одной чашкой кофе на двоих. Себе она отлила кофе в блюдце, а остальное отдала ему. Пока он брился, она сидела на краю ванны, в которую накануне отказывалась заглянуть.
— О чем ты думал ночью? — спросила она.
— Не помню, чтобы у меня было много времени на размышления, — ответил он, улыбаясь ей в зеркале.
Она залпом выпила содержимое блюдца.
— Я чувствовала, что ты о чем-то думаешь.
— Узнаешь после завтрака.
— Завтрак будет нескоро — мама до сих пор спит.
— Тогда давай пройдемся. Такие вещи лучше звучат на воздухе.
— Не желаю слушать гадости! Наверное, все насчет моей матери и того, что ты подслушал?
— Твоя мать продемонстрировала мне, как ты важна для меня.
— Каким же это образом? — удивилась она.
— Когда я ее увидел, представь, мне не захотелось от тебя сбежать.
Она бросилась к нему на шею.
— Видишь, от нее тоже может быть польза.
Они вышли из дома, миновали сад и оказались на обсаженной деревьями улице. Сиам засунула руку в задний карман его брюк. Они побрели под ветвями, переплетающимися высоко над ними. Новые дома прятались за частой изгородью кустов. Между кустами и домами располагались вылизанные лужайки. Улица имела такой слащавый вид, что им казалось:
— Мне хотелось бы стать более раскованной певицей, — сказала она, стукаясь лбом о его плечо.
— По-моему, ты и так поешь совершенно раскованно.
— Я говорю о том, чтобы выражать пением очень важные для людей вещи. Правда, что у чернокожих певцов существовал свой собственный код?
— Для нас это был код, для них — нормальный язык.
— А правда, что Нельсон Эдди, — она хихикнула, — пел по радио для миллионов слушателей о том, что мамин сыночек любит рассыпчатый хлебушек, не понимая, что на самом деле поет об одном местечке у женщины?.. Ну, ты знаешь. Неужели он думал, что поет о хлебобулочных изделиях?
— Большинство его слушателей именно так и думали. — Барни не мог не улыбнуться, видя, что Сиам вся так и светится от счастья.
— А когда негры пели о рулете с вареньем? Неужели это о женском влагалище?
— Почти всегда.
— Очаровательное словечко. А белые сидели и хлопали ушами?
— Сегодня негры вопят во весь голос, но белые все равно никак не возьмут в толк, в чем, собственно, дело.
— Я хочу выразить в пении то, что испытываю.
— Попробуй, — предложил он.
Поймав его на слове, она запела:
Ничего нет слаще, Чем мое влагалище По-у-трууууу…Не вынимая руки из его кармана, она сделала пируэт, врезалась в него и запела в полный голос:
Ничего нет слаще, Чем мое…Он зажал ей рот.
— Ты перебудишь всю округу!
Они молча побрели дальше по безлюдной улице. Внезапно она приложила ладони ко рту рупором и протрубила:
Ничего нет слаще, Чем мое влагалище По-у-трууууу…Провела ладонью по подстриженным кустам.
— Утренняя роса напоминает мне о нас. Мы тоже обитаем в таком же влажном мире. — Она сорвала несколько листьев и натерла ими лицо, после чего потерлась о его плечо. — Разве не чудо? Вкус утра!