Сиам Майами
Шрифт:
Додж широко раскрыл рот, чтобы прийти в себя. Это выглядело комично — он не издал ни звука. Наконец он проговорил:
— Сиам?
— Да? — отозвалась она.
— Отель «Редженси» на Парк-авеню. — Он выпустил воздух, не приходя в себя. — Завтра в три. — Она молчала, не позволяя Доджу успокоиться. Ему не хватило терпения дать ей ответить самостоятельно. — Ты слышала? Ты меня слушаешь, Сиам?
— Слушаю, — ответил далекий голос.
— Закажи билет. Я вышлю деньги.
Сиам повесила трубку.
Додж уставился в одну точку. Вызвав по коммутатору секретаршу, он распорядился:
— Подтвердите
— Он как раз здесь.
Широкоплечая фигура Монка выросла в двери.
— Монк, подай лимузин к рейсу мисс Майами. Сделай все так, как она скажет. Размести ее в «Делмонико» на Парк-авеню.
— Да, сэр. — Красавчик Монк исчез.
Додж сиял. Он Стремительно обошел письменный стол. Его энергия находилась в резком контрасте с заторможенностью Твида, Зигги, Джоко и Честера, каждый торчал столбом посреди его кабинета. Стюарт подошел к Твиду, и тот напомнил ему:
— Вы обещали.
— Можете положиться на мое слово, — заверил его Додж. — Я обеспечу ее явку на концерт. Если этого не произойдет, — на Доджа иногда накатывало желание погеройствовать, — то можете не считать себя связанными обязательствами. Сделка перестанет действовать.
С этими словами довольный Додж покинул кабинет, оставив там своих гостей.
Зигги не мог смириться с уступчивостью Твида.
— Почему вы позволили ему так легко отделаться?
— Не будем обманываться, — ответил Твид. — Джентльменское соглашение не стоит той бумаги, на которой оно записано.
Глава 34
— Что?! — Додж был готов растерзать Монка понуро стоявшего у его стола. — Ты привез ее в город и оставил у моста Джорджа Вашингтона?
— Я…
Додж грохнул кулаком по столу, разбросав бумажки.
— Вот дурная башка! — Сиам была уже почти у него в руках — и снова ускользнула. Не удивительно, что он хрипел от негодования. — Как можно быть таким ротозеем?
Монк незаметно набрал в легкие побольше воздуху, чтобы успокоиться. Он защищался вяло, так как знал, что свалял дурака.
— Вы сами велели мне обходиться с ней, как с королевой, и все ей позволять. — Теперь он сам недоумевал, как его угораздило высадить эту хитрую бабенку у моста. Он терпеть не мог башковитых баб — они вечно строили против него козни.
Додж отвернулся от Монка, нанося этим дополнительное оскорбление. Он не ждал от него ответа на свой следующий вопрос, так как знал, каким может быть этот ответ.
— Значит, ты послушался ее, выполняя мои же указания?
— Да. — Монк не ожидал от своего благодетеля столь справедливого суждения.
Додж медленно обернулся. Безумный блеск в глазах сводил на нет его вкрадчивый тон.
— Как она себя вела?
Монк не собирался откровенничать и называть ее хитрой. Это бы представило его оплошность в еще более неприглядном свете.
— Спокойно, — только и сказал он. Это был неправильный ответ. Он подзабыл, с какой проницательностью его босс отыскивает изъяны в обороне противника. Он не знал равных Доджу по этой части. Другим хозяевам тоже доводилось выводить его на чистую воду, когда он привирал, выгораживая себя. Однако чаще Монк сам обводил
Сначала Монк воображал, будто Додж ночи напролет вынашивает планы разоблачения ближних. Ему и в голову не приходило, что столь блестящих результатов можно добиваться с ходу. Он воспринимал Доджа как сложнейший механизм, превращающий человеческие контакты в заковыристую науку. Даже то, как Додж избегал сталкиваться со своими подчиненными, Монк объяснял тем, что он знает всю их подноготную. Старые сотрудники казались Монку не преданными служаками, а прокисшим пивом, с которого сдули пену.
Со временем, став доверенным лицом Доджа, он был полностью пленен им. Оказалось, что босс действует с людьми по наитию, не теряя времени на проработку стратегии. Просто он умел так надавить, что человек расползался по всем своим многочисленным швам. При этом Доджу не было свойственно торопить события. Сперва он хорошенько принюхивался. Если человек не отвечал на нанесенное ему оскорбление, если позволял Доджу оттеснить его плечом при посадке в лифт, Додж превращался по отношению к нему в безжалостного негодяя. Эта негодяйская тактика межличностных контактов выявляла слабости даже в самых сильных людях: они демонстрировали слабость уже своим стремлением держаться от него на расстоянии. Додж усматривал в этом достоинство своей тактики. Монк был знаком кое с кем из его прежних сотрудников, которые попробовали заимствовать это изобретение босса, но потерпели постыдную неудачу. Их уязвимость гнездилась в их недостаточной властности. Их негодяйство исчерпывалось желанием не давать другим вырываться вперед. Монк уважал Доджа за то же, за что его как будто уважали все остальные: на его здравомыслие никак нельзя было положиться.
Сейчас Монк наблюдал, как Додж переваривает его ответ насчет спокойного поведения Сиам, и ждал следующего вопроса. Он знал, что следующий вопрос будет преследовать цель выставить его полным болваном.
— Она помалкивала? — осведомился Додж.
— Она велела отвезти ее к мосту Джорджа Вашингтона, — ответил Монк, зная, что напрашивается таким ответом на еще большие неприятности.
Однако Додж не торопился выносить Монку приговор. Видимо, он хотел собрать дополнительные доказательства его профессиональной непригодности.
— Как она выглядела?
— Встревоженной, — ответил Монк с внешней искренностью. На самом деле он считал Сиам психованной, распутной стервой. В аэропорту она не удостоила его ни единым словечком. Она вела себя с ним так, словно он — простой шофер. Впрочем, он отдал должное ее ногам и всей фигуре. Не удивительно, что Додж потерял из-за нее покой. По дороге из аэропорта Монк размышлял: такая имеет право на высокомерие. Ведь она — ходячее состояние. После концерта Твид запустит ее в какой-нибудь из своих мюзиклов, и она взлетит очень высоко. Вокруг нее будет кормиться целая армия бездельников. От нее пахнет деньгами. С другой стороны, эта стерва отвергла его, Монка, ради какого-то новичка. Если бы этого не произошло, он был бы наверху вместе с ней. Он бы затребовал у Доджа долю в деле — пускай небольшую, но все же долю, и Додж согласился бы. Додж не имеет понятия о приличиях, просто он — реалист.