Сиам Майами
Шрифт:
— Звоните! — рявкнул он. Она покинула его закуток, хлопнув дверью.
Не успела подойти к своему столу, как входная дверь распахнулась и перед ней предстал Барни.
— Я вас слушаю, — сказала она официальным тоном.
Его позабавило, что она его не узнает. Вглядываясь в его загоревшее дочерна лицо, усиленно гадала, кто это такой. Ей помогла его усмешка, в ней сквозила застенчивость в сочетании с самонадеянностью, вгонявшая Зигги в отчаяние. Узнав его, она расплылась в улыбке. Узнала и чемоданчик, выданный ему перед гастролями.
— Вас-то
— Нет, вчера. Просто никак не мог отлипнуть от гостиничного кондиционера.
— Я доложу мистеру Мотли о вашем приезде. — Джинни постучалась и с трудом отворила провисшую дверь. — Он здесь, — коротко бросила она.
— Джинни! — пролаял Мотли и потер руки, чтобы успокоиться. — Вы свободны на полдня. Загляните в «Мейси» и узнайте стоимость подштанников.
— Спасибо.
— Возвращайтесь к дневному чаю.
— Он готов вас принять, — сообщила Джинни Барни.
Не дав Барни раскрыть рот, Зигги вручил ему чек.
— Твоя получка за последний месяц плюс возмещение расходов. Мы с Доджем просим извинения за то, что ты не всегда получал деньги вовремя. Вина целиком на нас. Все дело в плохом администрировании. Больше этого не повторится.
Барни сложил чек и убрал его в карман.
— Не повторится, — согласился он, кладя чемоданчик на стол Зигги, — потому что я решил воспользоваться твоим советом.
Зигги самодовольно улыбался и отказывался понимать намеки.
— Ты говорил, что когда у меня спустит мячик…
— Джинни, чего вы ждете?
Раздались возмущенные шаги удаляющейся Джинни.
— …мне следует явиться сюда и признать свое поражение. Кажется, ты советовал сделать это в ситуации, когда я почувствую себя использованным клочком туалетной бумаги.
— Так прямо и советовал? — смутился Зигги.
— Не скромничай. Определение — точнее некуда.
— Ты отлично загорел.
— Все благодаря тебе.
— У тебя такой вид, словно ты возвратился после длительного отпуска.
— Да уж, отпуск получился незабываемым.
— Все мы ценим то, что ты сделал для Сиам. И для нас. Ты справился… — Он показал кулак. — Шикарно! Если останешься, будешь стричь купоны. Прямо как на бирже!
Барни открыл золоченые замки чемоданчика и откинул крышку.
— Здесь все ее пилюли и корсеты.
— Не надо, — отмахнулся Зигги, — я и так знаю, что все на месте.
Барни вынул толстую пачку бумажек, перетянутую резинкой.
— Квитанции: отели, меблированные комнаты, поезда, автобусы.
— Очень хорошо, — виновато произнес Зигги и захлопнул чемоданчик, чтобы не отвлекаться. Квитанции он, не глядя, швырнул в ящик стола. Усевшись в кресло, сказал: — Я помню свои слова о том, что это нелегкий хлеб и что ты можешь в любое время от него отказаться. Но ты довел дело до конца. Зачем отказываться теперь?
— Эта работа унижает.
— В чем ее отличие от любой другой? Наше дело, если хочешь знать, это сплошной альтруизм.
— Интересное определение.
— Мы предоставляем людям действительно необходимое им развлечение.
Барни кивнул и, не дав ему продолжить, спросил:
— Тебе не кажется, что это взаимное презрение — признак безумия?
Возмущение Барни удивило Мотли.
— Ты не знаешь, какие колоссальные средства вложены в безумие! На обмане публики сколачивают целые состояния. Ты понятия не имеешь, какой доход извлекается из этого самого безумия. — Зигги ударил себя в грудь кулаком. — Скажем, я зарабатываю на жизнь тем же безумием. Будь я честен с самим собой, я бы сидел без работы и пух с голоду.
Барни улыбнулся, ценя его искренность. Искренность Зигги была ловушкой: она настраивала Барни на шутливый лад вопреки его воле.
— Ты обязан понять, что успех творит такие чудеса, какие тебе и не снились, — продолжал он теснить Барни. — Иногда успех помогает возмужанию. Зрелость — это умение скрывать преступления, совершаемые нами против самих себя.
Барни отвернулся от Мотли с его самоубийственной философией, хотя в глубине души был полностью с ним согласен.
Зигги не собирался отпускать его без борьбы. Для обоих это было слишком серьезно. Зигги был полон решимости любыми средствами снова соединить Барни и Сиам. Он знал самое надежное средство: выложить правду и поколебать тем самым самонадеянность Барни. Трудность заключалась в том, что он не знал, что именно эти двое готовы посчитать правдой.
— Почему, по-твоему, у Валентино нет отбоя от пациентов? Ведь многие из них мыслят не менее логично, чем мы. Пациентами они становятся потому, что не умеют скрывать преступления, совершаемые против самих себя. Сокрытие преступлений — вот путь к власти.
Барни вопреки желанию навострил уши.
— Позволять вопиющей несправедливости лишать тебя покоя, гореть в твоем взоре, звучать в твоем голосе, руководить твоими поступками — значит проявлять слабость. Гораздо лучше поступать так, как все остальные, даже если для этого понадобится отправлять в канализацию трупы. Так тебя по крайней мере не арестуют.
— Ты такой же, как все. Ты очень много знаешь, однако этих знаний все равно недостаточно, чтобы освободиться.
Зигги расслышал в этих словах невероятно плохой совет и изобразил изумление.
— От мира не сбежишь.
— А я не хочу жить сразу со всем миром. Я хочу по мере возможности жить в том мире, которым могу наслаждаться.
— Ха! Кто ж этого не хочет? За кого ты меня держишь? Но что, по-твоему, произойдет, если однажды утром Америка проснется выздоровевшей и посмотрит на мир твоими глазами? Конец торговле частной жизнью, как ты однажды выразился. Долой таблетки от головной боли, свечки в задницу, дозированные новости, минеральные ископаемые, наркотики, дурацкую жвачку по телеку и все прочее? Покончить с институтами, монополизировавшими загадку жизни и смерти и безжалостно эксплуатирующими человеческие слабости? Изгнать тех, кто заботится о душе? Кому же думать о рае и аде, если не тем, кто делает денежки?