Сибирская эпопея XVII века
Шрифт:
* * *
К началу XVIII столетия на северо-востоке Азии необследованными оставались лишь внутренние районы Чукотки, малопривлекательные для служилых и промышленных людей из-за своей труднодоступности, отсутствия соболя и воинственности чукчей, с пращами и луками которых в безлесной гористой местности не мог успешно соперничать даже «огненный бой» малочисленных русских отрядов.
В целом же к этому времени русские землепроходцы собрали вполне достоверные сведения практически о всей Сибири, положив начало тщательному изучению ее необъятной и до XVII в. почти неизвестной европейцам территории. Там, где накануне «Ермакова взятья» западноевропейские картографы могли вывести лишь пресловутое «Тартария», стали вырисовываться все более приближавшиеся к реальным очертания гигантского материка. Бесчисленные «отписки», «скаски» и «чертежи» русских землепроходцев были наполнены
Хотя открытия русских первопроходцев далеко не всегда понимались и оценивались должным образом московской администрацией, держались ею, как правило, в секрете и нередко просто забывались, они все же становились достоянием мировой науки. Сведения, добытые сибирскими служилыми и промышленными людьми, не оседали «мертвым капиталом» в столбцах и книгах московских приказов, как полагали некоторые исследователи, [115, с. 218], а проникали различными путями далеко за пределы страны, и это дает основание в большинстве случаев говорить о землепроходцах не просто как о людях, первыми из европейцев достигших тех или иных районов, но и как о первооткрывателях Сибирской земли, ставшей благодаря им известной всему цивилизованному миру.
Рис. 3. Западноевропейские карты Сибири начала XVII в.
Фрагменты
Целое столетие западноевропейские географы черпали сведения о Северной Азии практически лишь из тех материалов, которые доставлялись сибирскими служилыми людьми, переносили на свои карты взятые из русских «чертежей» (не всегда, правда, верно прочитанных) географические наименования, переводили на свой язык «отписки» об отдельных походах. Конечно, научная значимость этих данных была далека от полученных российскими учеными в следующем столетии, когда географическая наука в нашей стране поднялась до общеевропейского уровня. Однако хорошо известно, что «исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками» [3, с. 178].
Уместно привести здесь и слова видного английского ученого Дж. Бейкера: «К концу целого столетия географических исследований русские выявили важнейшие географические черты Северной Азии… Достижения русских были замечательны и если не носили строго научного характера, то по размаху и точности наблюдений выдерживают в свою пользу сравнение с работой французов в Северной Америке в ту же эпоху» [20, с. 234–235].
В XVII в. русские первопроходцы из-за низкого уровня географических знаний могли и не осознавать сути сделанных ими географических открытий (например, понять, что обнаружен пролив, отделяющий Азию от Америки), но представление о важности совершаемых дел, как и понятие о приоритете, были этим людям присущи. «А преж, государь, меня в тех местах никакой русский человек не бывал», «и наперед де сего… на той реке русских людей никого не бывало», «проведал тое реку я, холоп твой», — не раз, например, с гордостью писали в Москву о своих открытиях сибирские служилые люди [101, с. 83; 130, с. 20; 89, с. 80–81].
Привозимые землепроходцами из походов «чертежи» по технике исполнения были, разумеется, далеки от уровня западноевропейской картографии, но вполне отвечали тем практическим целям, которые намечались в ходе освоения Сибири в XVII в., ибо, как правило, составлялись тщательно и добросовестно. Показателен случай, описанный В. Н. Скалоном. Составляя в 1929 г. карту р. Таза, он обнаружил, «что чертежи XVII века стояли ближе к действительности, чем те, что были выпущены два века спустя» [130, с. 29]. Известный путешественник и естествоиспытатель А. Ф. Миддендорф в середине XIX столетия также писал, что из сибирских «чертежей» XVII в. «можно почерпнуть кое-что для улучшения даже новейших карт России», он, кстати, на собственном опыте убедился, что в Сибири кое-где и в его время вместо измерения расстояния
Рис. 4. Русская карта Сибири XVII в. Фрагмент
Можно смело утверждать, что без работы, проделанной русскими землепроходцами XVII в., не было бы и замечательных результатов «Великой Северной экспедиции» XVIII столетия, что «сведения, накопленные землепроходцами, стали фундаментом всего последующего знания о Сибири [89, с. 88]. Признавая это, остается лишь повторить вслед за С. В. Бахрушиным, что, «если бы не мужество и упорство русских промышленников и служилых людей, громадное пространство земель от Лены до Тихого океана и от Ледовитого океана до Приамурья оставалось бы еще на долгое время так же недоступно для пауки, как были закрыты для нее до XIX в. истоки Нила в Центральной Африке» [18, т. 3, ч. 2, с. 236]. Таким образом, есть все основания отнести XVII в. к началу эпохи великих русских географических открытий.
* * *
Процесс вхождения сибирских народов в состав Русского государства носил сложный характер и завершился в основном в течение лишь одного столетия. Он определялся множеством факторов, среди которых сила оружия была не единственным и далеко не всегда главным. Немало племен и родов приняло русское подданство добровольно — либо «боясь вперед на себя посылки государевых ратных людей», либо надеясь с русской помощью сломить соседей-соперников, либо рассчитывая на защиту от разорительных вражеских наездов (что было особенно характерно для сибирской лесостепи). Наконец, некоторые этнические группы попали в число подданных московского царя просто в силу того, что, проживая в крайне слабо заселенных местностях, оказывались окруженными со всех сторон русскими поселениями [153, с. 23–44; 58, т. 2, с. 503].
Учитывая эти обстоятельства, советские историки отказались от господствовавшего в старой литературе термина «завоевание», как не раскрывающего всех сторон и всей сложности процесса вхождения сибирских народов в состав Русского государства, и в настоящее время предпочитают говорить о «присоединении» Сибири, поскольку термин этот включает в себя «явления различного порядка» [148, с. 66].
Большую часть сибирской тайги и тундры малочисленные русские отряды прошли, не встретив серьезного сопротивления. Это отмеченное еще дореволюционными историками обстоятельство, несомненно, явилось одной из основных причин феноменально быстрого продвижения землепроходцев от Урала до Тихого океана, и объяснялось оно прежде всего крайне слабой заселенностью сибирской территории. Дни, недели и месяцы служилые и промышленные люди могли не встретить на своем пути ни одного человека, а встречавшиеся им, как уже отмечалось, далеко не всегда стремились к активному противодействию и далеко не всегда были способны оказать его. Более того, местные жители поставляли русским отрядам основной контингент проводников — «вожей» на новые земли. От аборигенов русские обычно заранее узнавали, что ждет их на «от века неслыханных» «захребетных» реках. При межплеменных распрях случалось, что целые группы «иноземцев» присоединялись к отрядам служилых людей [14; 126, с. 85–86].
Все это, однако, не являлось единственной причиной беспримерно быстрых темпов продвижения. Ведь как ни распылено и малочисленно было коренное население Сибири, русских переселенцев в ней в начальный период освоения было еще меньше. Как справедливо заметил В. В. Покшишевский, «временами русская колонизация, словно «захлебывалась» от несоответствия размеров открываемых территорий численности служилых и промышленных людей, все же этих людей оказалось достаточно, чтобы великая эпопея приобщения Сибири к Русскому государству могла быть завершена всего за одно столетие» [111, с. 26].
Быстрое продвижение русских до самых отдаленных уголков Северной Азии объясняется отчасти и самой целью походов, направленных прежде всего на поиск «соболиных мест». Доходность соболиного промысла приводила к быстрому истреблению драгоценного зверька, что толкало промышленных и служилых людей на поиски новых «землиц» [30, с. 352–354].
Успешному продвижению на восток благоприятствовала, наконец, и разветвленная речная сеть Сибири, позволявшая вплоть до Тихого океана перебираться по волокам из одного речного бассейна в другой. Сибирские гидросистемы были настолько удобны, что в представлении некоторых зарубежных исследователей делали несложным как перемещение по гигантским просторам Северной Азии, так и ее присоединение к Русскому государству [см.: 76, с. 69–70; 111, с. 198]. О «легкости завоевания всей Северной Азии» писали и некоторые отечественные историки, в том числе довольно известные [39, с. 194].