Сибирская Вандея
Шрифт:
– Уй-уй-уй! Ты что, спятил?
Невдалеке показался губинский тарантас. Губин вылез из пролетки на редкость веселый, поздоровался за руку, одобрительно похлопал по плечу.
– Робят?… Молодца, молодца!.. Ну, кажи, рассказывай свои планы.
Начаров шел рядом, чуть-чуть отставая: видел не раз, как встречают инспектирующего.
– Эта – правый фланг. А туды – левый. Тут центр обороны, а вон у того кустика – пулеметная точка. Место скрытое, прицел выверен. От пристани до нас, сам знаешь, поболе семи верст. На выбор
– Выстоишь, гвардеец?
– Как пить дать!
Хозяин вздохнул:
– Так, так… Айда, сходим к самсоновским.
Но есаул в группе своих сам шел к Губину.
– Извольте – в сторону!.. – А в сторонке продолжил: – Я офицер казачьего войска! Я пришел сюда коммунистов бить, а не баб! Предлагаю немедленно убрать всю цыганскую рвань! И к чертовой матери вашего «главкома»! Не хватало, чтобы я унтеру подчинялся! Пусть передаст командование мне.
Губина передернуло:
– Ан подчинишься, ваше благородие! Подчинишься! Невелика цаца!..
– Это ты мне, хам?!
Есаул поднес ко рту свисток. Звонкая трель прошла по окопам из конца в конец. Самсоновцы всей оравой кинулись к главарю.
– По коням, хлопцы!..
Рубец на щеке есаула налился кровью.
Натренированная в бесконечных боях, вышколенная самсоновская банда, протарахтев бубнами, взяла с места размашистой рысью – исчезла.
Губин не выругался, не затопал ногами, он смотрел в поднятое копытами облако пыли, как смотрят вслед катафалку, увозящему покойника, слывшего при жизни богачом и вдруг оказавшегося банкротом…
Сказал Начарову:
– At, жулик!.. Вывернул шубу! Омманул. А мне не страшно!
– Казак, станишник! – вставил фельдфебель. – В германскую насмотрелся я на ихнего брата. Пограбить – первые, а как до боя – в кусты.
– Ладно. Сади всех наших в окопы. Баб отпусти… Цыганам объяви: если стрелять согласны – плачу серебром. Пулеметы-то проверил?
– Как часы. Почти новые пулеметы. Расчеты подобрал, нашлись способные. Патронов только мало.
– Знаю, что мало. Экономить!
– Сказывают, у попа Раева в соборе – пять ящиков.
– Слыхал и я.
– Мы было сунулись, но тот долгогривый на паперти с крестом встрел. Нет, грит, никаких патронов! Если храм божий оскверните – отлучу, грозится, от церкви!.. Мужики, понятное дело, не решились. Может, Ваське Жданову попа препоручить, Михал Дементьич?
– Брось! Не думай! Часу тогда не проживем – за попа нас на наших же вожжах удавят. Сам съезжу. Слепцова-прапора взял к себе?
– На левом фланге орудует.
– Выпимши?
– Тверезый. Боевой прапор, даром что молод.
– Ну, бывай, гвардеец… Воюй!.. Поехал я. Вечером приходи. Ночью-то коммуна не полезет, а с утра, пожалуй, жди гостей.
Губин повернул тарантас обратно.
По дороге шли вооруженные трехлинейками, дробовиками и берданками ратники-добровольцы. Шли вразброд, небольшими группами,
Ближе к селу стали попадаться мобилизованные. Эти несли пики, лопаты и топоры. Они, выгнанные из изб насильно, шагали молча и поглядывали в березняк – не худо бы смыться.
Под самой околицей встретились трое. Двя цыганенка, лет по пятнадцать, накинув петлю на шею, тащили к позициям костлявого, сутулого мужика лет сорока, облаченного в кургузый солдатский френчик с могучими британскими львами на кожаных пуговицах. Вместо левой ноги – деревяшка. Калека упирался и все норовил ткнуть костылем поводыря, но терял равновесие, валился на дорогу, а цыганята орали басами по-взрослому:
– Давай, давай!
– Подымась, уросливай!..
– Вставай, зануда!..
Губин проехал через Соборную площадь и слез с пролетки у дома протоиерея Раева. Вошел в гостиную, не сняв фуражки, рявкнул:
– Где Кузьма?!
Попадья бросилась в мужнюю половину, но протопоп сам вышел из кухни. Подняв над головой золоченый наперсный крест, возопил:
– Вон!.. Вон, святотатец!..
Губин снял фуражку, попятился:
– Чо ты, Кузьма Лександрыч?… Ить этта – я.
– Вон, спирит, исчадие тьмы!.. Изыди!..
Отец Раев вдохновенно запел: «Да воскреснет бог и расточатся врази его…»
На пение подоспели из трапезной пономарь и дьякон – мужики повыше самого Губина и в плечах – косая сажень.
Гость взмолился:
– Кузьма Лександрыч!.. Прости христа ради. Отец Кузьма!.. Патроны… Богом прошу… Патроны, отец…
Не допев псалма, Раев умолк… Опустил крест на грудь. С великой скорбью ответил:
– Изыди, Губин… Изыди, Каин, кровь заблудших попусту проливший… Изыди. Прокляну с амвона…
Дьякон легонько коснулся купца.
– Не беспокойте духовную особу, Михал Дементьич… Идите себе. Не мучайтесь и нас не искушайте… Нет у нас патронов. Сдали властям предержащим.
– Врешь!!! Слышите, синклит, жеребцы святые: тыща за ящик! Червоным золотом! Царским!.. Две тыщи!..
Протопоп взглянул на пономаря.
– Елизарий! Лезь на колокольню. Ударь набатом!.. Кричи прихожанам: в гордыне своей Мишка Губин, еретик и спирит, осквернить храм божий задумал!..
Губин пошел к выходу… Шатаясь, натыкаясь на косяки, точно слепой.
– Отцы, – обратился к меньшим братьям протопоп Раев, когда застучали колеса пролетки, – ящики из ризницы ночью свезите к старице Клавдие… Келейно… Завтра-послезавтра советские ироды займут городище сие беспутное… Сдадим адмиральское наследие в целости. Скажем, мол, сообщали товарищу Предтеченскому, а они не удосужились, а ныне усопли. – Отец Кузьма зевнул. – Губин, бес окаянный, что задумал!.. Не посчитался с церковным велением: не начинать до знамения… Казнись, пес!.. Ступай, Елизарий. Звони.