Сибирские сказки
Шрифт:
— Я такого шума никогда не слыхивал — «бррк… бррк»… Скорей пойду, таких, как я, когтистых зверей позову. Я один умирать не согласен.
Пошёл барсук всех на Алтае живущих когтистых зверей созывать:
— Ой, у меня в норе страшный гость сидит! Кто осмелится со мной пойти?
Собрались звери. Ушами к земле приникли. В самом деле — от шума земля дрожит.
— Бррк, бррк…
У всех зверей шерсть вверх поднялась.
— Ну, барсук, — сказала рысь, — это твой дом, ты первый туда и лезь.
Барсук оглянулся;
— Иди, иди! Чего стал?
А сами от страха хвосты поджали.
Побоялся барсук главным ходом к себе домой войти. Стал сзади подкапываться. Тяжело скрести каменную землю! Когти стёрлись. Обидно родную нору ломать. Наконец проник барсук в свою высокую спальню. К мягкому моху пробрался. Видит — белеет там что-то. «Бррк, бррк…»
Это, сложив передние лапы поперёк груди, громко храпит белый заяц.
Звери со смеху даже на ногах не устояли. Покатились по земле.
— Заяц! Вот так заяц! Барсук зайца испугался!
— Стыд свой куда теперь спрячешь?
«В самом деле, — думает барсук, — зачем я стал на весь Алтай кричать?»
Рассердился да как пихнет зайца:
— Пошёл вон! Кто тебе позволил здесь храпеть?
Проснулся заяц: кругом волки, лисы, рысь, росомахи, дикая кошка. У зайца глаза круглыми стали. Сам дрожит, словно тальник над бурной рекой. Вымолвить слова не может.
«Ну, будь что будет!»
Приник бедняга к земле — и прыг барсуку на лоб! А со лба, как с холма, опять скок — и в кусты. От белого заячьего живота побелел лоб у барсука. От задних заячьих лап прошёл белый след по щекам барсука.
Смех зверей ещё звонче стал.
«Чего они радуются?» — не может барсук понять.
— Ой, барсук, лоб и щёки пощупай! Какой ты красивый стал!
Барсук погладил морду — белый пушистый ворс пристал к когтям. Увидав это, барсук пошёл жаловаться медведю.
— Кланяюсь вам до земли, дедушка медведь-зайсан! Сам дома не был, гостей не звал. Храп услыхав, испугался. Скольких зверей я из-за этого храпа обеспокоил! Сам свой дом из-за него сломал. Теперь видите: голова и челюсти побелели. А виноватый без оглядки убежал. Это дело рассудите.
Взглянул медведь на барсука. Отошёл подальше — ещё раз посмотрел да как рявкнет:
— Ты ещё жалуешься? Твоя рожа раньше, как земля, чёрная была, а теперь твоей белизне даже люди позавидуют. Обидно, что не я на том месте стоял, что не моё лицо заяц выбелил. Вот это жаль. Вот это в самом деле очень жаль!
И, горько вздыхая, побрёл медведь в свой тёплый, сухой аил.
А барсук так и остался жить с белой полосой на лбу и на щеках. Говорят, что он привык к этим отметинам и даже очень часто хвастает:
— Вот как заяц для меня постарался! Мы теперь с ним на веки вечные друзья стали.
Нарядный
Жил на Алтае старый большой медведь. Его любимая еда — кедровый орех. Брал он орехи только с одного кедра. Толстый кедр, в шесть обхватов. Ветки частые. Хвоя шёлковая. Сквозь неё никогда дождь не каплет. Издали посмотришь — будто десять кедров из одного корня выросло. Это дерево старый большой медведь от зверей и людей заботливо охранял. Хорошо жилось медведю подле него.
Но вот однажды пришёл медведь, а у толстого кедра орехов нет.
Ходил медведь вокруг, глазам своим не верил.
Уцепился за ветви — будто свинец к пояснице привязан. «Долго не евши, разве так отяжелеешь? Видно, состарился я».
Согнулись ветви кедра от тяжести медведя, чуть-чуть не треснули. На вершину кедра вскарабкался старик, каждую веточку осмотрел. Нет орехов.
На другой год пришёл медведь — орехов всё нет. На третий год — опять пусто.
Посмотрел большой медведь на свою бурую мохнатую шерсть: как огнём опалённая, пожелтела.
«Э-э-э, ма-а-аш, как я похудел!»
Двинулся медведь сквозь частый лес искать себе пропитания.
Бурную реку перебродил, каменными россыпями шагал, по зелёной шёлковой мураве ступал. Сколько зверей встречалось ему, даже глазом не повёл.
— Брык-брык, сык-сык! — вдруг закричал бурундук, испугавшись большого медведя.
Медведь встал. Поднял переднюю лапу, шагнуть хотел и, не опустив её, остановился…
«Э-э-э… ма-а-аш, как же я забыл?.. Бурундук очень старательный хозяин. Он на три года вперёд запасается. Погоди, погоди, погоди! Надо нору его раскопать: у него закрома никогда пустыми не стоят».
И пошёл нюхать. И нашёл. Не легко старому твёрдую землю копать. Вот корень. Зубами грызть — зубы не берут. Лапами тащить — силы нет. Медведь размахнулся: рраз! — сосна упала. Медведь размахнулся: два! — берёза повалилась.
Услыхал эту возню бурундук и ум потерял. Сердце изо рта выскочить хочет. Передними лапами рот зажал, из глаз слёзы ключом бьют. «Такого большого медведя заметив, зачем я крикнул? Рот мой, разорвись!»
Кое-как на дне норы, в сторонке, выцарапал бурундук ямку и спрятался туда.
Медведь наконец-то перегрыз корень, просунул лапу — один орех нашёл.
«Э-э-э… ма-а-аш, сказал же я: бурундук — запасливый хозяин».
Морда медведя посветлела. От радости слеза блеснула. Дальше полез лапой — ещё больше орехов нашёл. Обрадовался медведь.
«Э-э-э… ма-а-аш, ещё поживу, видно! Этого милого бурундука как же я поблагодарю? Чем отдарю?»
Отощавший желудок медведя наполнился. Утомлённое тело лёгким стало.
Шерсть светится, как золотая. Большой медведь оглянулся, себя ощупал: бурундуку подарить нечего. «Стыд будет мне, если, чужую пищу съев, спасиба не скажу. Где же этот милый бурундук?»