Сибиряки
Шрифт:
«Может быть, все же позвонить Алексею?.. Нет-нет, ни за что! Глупо!.. А если Сергей Борисович снова предложит мне вернуться к нему? Ведь все равно: мотаться в поезде или торчать на одном месте… но зато диссертация, сложные операции… Интересно, что за открытие собирается сделать профессор? Головной мозг — это же моя область, моя тема диссертации…»
В институте Червинскую немедленно окружили, забросали вопросами:
— Вы возвращаетесь?
— Когда же к нам, Ольга Владимировна?..
— Ольга Владимировна!..
…Профессора
Потекли безрадостные, томительные дни ожидания чего-то… но чего именно? Новой предстоящей разлуки? Нет! Случайных встреч?.. Ах, если бы не Романовна, если бы можно было взять ее с собой — вырвалась бы отсюда, из этого тяжкого, неотвязного, гнетущего ожиданья!..
— В театр сходила бы, Оленька. Ну чего ты все за книжкой сидишь? Ровно меня караулишь…
— Не хочется, няня.
— Так бы прошлась. На людей поглядела бы.
— Нагляделась.
— Чем же тебя, голубку, развеселить? Маленькую-то, бывало, сказкой, причудкой какой позабавлю, а теперь чем?
— А знаешь, расскажи мне свою причудку, нянечка. Нет, в самом деле… Я хочу снова, хотя бы на миг, побывать в своем детстве, нянечка….
В пятницу, в самый канун отъезда, Ольгу срочно вызвали в институт. Именно вызвали, так и сказали:
— Вас в клинику вызывают, Ольга Владимировна. Срочно…
Предчувствие не обмануло Червинскую. Ее немедленно провели к профессору.
— Я к вашим услугам, Сергей Борисович, — начала было Ольга, вся собравшаяся в ожидании.
Профессор встал ей навстречу.
— Вот видите, не ошибся. Верил, что не откажете старику… Ну и славно.
Однако обычно добродушная улыбка профессора на этот раз уступила место озабоченности. Ольга напряглась до предела. Что с ним? Зачем он ее вызвал?..
— Вот, пожалуйста… полюбуйтесь. — Он взял со стола рентгеновский снимок.
— Чей это? — вгляделась, держа снимок на свету, Ольга.
— Мальчик один. Известно, шалуны. Катался, говорят, так вот машиной его зацепило… Видите? Осколочек в левом полушарии…
— Мы готовы, профессор. Можно везти? — осторожно спросили сзади.
— Да-да, конечно… Вот сейчас и операция. Уж не знаю, удастся ли что-нибудь сделать… боюсь я что-то за свои руки… — Он, как бы в подтверждение, показал Червинской свои старческие натруженные пальцы. — Ваши бы тридцать три…
— Поздняков?! — едва не вскричала Ольга, обратив внимание на подпись в углу снимка.
— Что вы так всполошились, голубушка? Уж не знакомый ли?..
— Где его история болезни?
— Вот… пожалуйте, — удивленно глядя Червинской в лицо, подал профессор.
Ольга пробежала глазами строки: не совпадение ли? Не однофамилец ли?.. Но нет: «Владимир Алексеевич… Партизанская, 18…»
— Да, это сын… моего хорошего знакомого… Боже мой, какой ужас! — Ольга вдруг отчетливо вспомнила и настойчивые звонки, и плач и
— Где этот несчастный?
— Так повезли же…
— Сергей Борисович, умоляю! Пустите меня к нему!..
— Да что с вами?..
— Сергей Борисович, я прошу… Это же моя тема, Сергей Борисович… Я совершенно спокойна, Сергей Борисович!
— Да-да… Ведь я, собственно, за этим и приглашал…
Спустя двадцать минут Червинская уже подходила к операционному столу, держа перед собой руки в перчатках…
Клавдия Ивановна, проплакавшая всю эту ночь на больничном диване, в самом конце длинного коридора, видела, как уже утром из палаты, где лежал Вовка, люди в белых халатах выкатили тележку с накрытым простыней маленьким тельцем, кинулась к ним и тотчас забилась в чьих-то сильных, поймавших ее руках.
— Что вы делаете, мамаша! И это совсем не ваш ребенок. И профессор еще не скоро приедет.
Ее вернули к дивану, усадили, дали воды. Стуча зубами о стекло, Клавдюша сделала несколько глотков, дикими глазами уставилась на двух откуда-то появившихся санитаров.
— Ну чего так смотрите, мамаша? Не ваш это. И шли бы вы лучше вниз, чего вам тут маяться-то?
Клавдюша и верила — и не верила людям. Может быть, материнское чутье подсказывало ей, что повезли на операцию именно Вовку. Ведь еще ночью сказали, что на утро вызвали профессора… Но санитары так правдиво смотрели ей в глаза, такое спокойствие было в их чуточку укоризненных улыбках, что Клавдюша сдалась, поверила людям. Хоть бы только скорей возвращался Алексей. Всю ночь просидел с ней рядом, сам же сказал ей, что вызвали профессора — и вот не едет что-то. Неужели есть что-либо важнее этого? Неужели у него не болит сердце?..
Убийственно медленно идет время. Час. Два. Третий идет к концу. Клавдюша не сводит глаз ни с Вовкиной палаты, ни с дверного проема на лестницу. Ни профессора, ни Алексея. Каждый белый халат ловит Клавдюша, умоляет сказать: скоро ли? Видела, как из смежного коридора, со стороны операционной, появились те же люди, та же накрытая простыней коляска. Отвезли в ту же палату, где Вовка. Может быть, теперь повезут его?.. Дыханье Клавдюши замерло, перехватило: люди, прикатившие коляску, идут к ней, улыбаются… Что это они? Что хотят сказать ей?..
— Вот и все, мамаша…
— Как… все?! — затряслась Клавдюша, не понимая, о чем говорят, чему так радостно улыбаются эти люди.
— Вам повезло, мамаша. Вашему мальчику сделал операцию лучший хирург. Даже лучше профессора…
— Он жив?! Скажите, он жив?!
— Жив и будет жить, мамаша. Операция прошла просто блестяще!.. Да вон и спаситель вашего сынишки, мамаша…
Сквозь туман Клавдюша видела, как стройная высокая женщина в белом халате прошла в Вовкину палату. За ней прошли еще люди.