Сибиряки
Шрифт:
Генерал, перехватив взгляд, поманил к себе лейтенанта, погрозил пальцем.
— Смотри, кот! Я тебе усы выдерну. Отвезешь — и назад, живо!
Сердце, казалось, перестало стучать, когда Нюська вышла из мрачного клокочущего вокзала и очутилась в Москве.
— Здравствуй, белокаменная матушка наша! — торжественно произнес один из членов культбригады и при этом снял шляпу.
Нюська, раскрыв рот, смотрела на привокзальную площадь, на высившиеся вокруг нее многоэтажные здания, бесконечные вереницы
— Вот да-а!
— Нравится? — глядя на обалдевшую Нюську, улыбнулась подружка.
— Страшно.
— Это почему же? — удивилась та.
— Махинища-то какая! Аж голова кругом…
— Пойдем погуляем… Не бойся, не заблудимся, я тут три раза бывала. Все равно делать нечего…
Делать было действительно нечего. Встретивший на перроне политотдельский офицер убежал звонить куда-то, вызвать штабные машины, и сам обещал вернуться только к десяти. Это значит ждать час, не меньше. Нюська с подружкой отпросились у руководителя культбригады на полчасика.
Шли не спеша. Подружка показывала Нюське на какие-то крыши, особенные башенные часы, объясняла — Нюська не слышала подруги, не видела ни часов, ни башен: все сливалось в ее глазах в одно пестрое, сказочно необъятное диво. Так, с задранной вверх головой, натыкаясь то на прохожих, то на фонарные столбы, и двигалась Нюська, оглушенная уличным гамом, ослепленная майским утренним солнцем. Только постепенно начала успокаиваться, привыкать к необычностям, прислушиваться к болтавшей без умолку о Москве спутнице.
— А вон, видишь, троллейбус идет: на нем можно прямохонько до Кремля доехать… Ой, Нюська, глянь: войска сколько! Видать, тоже приехавшие…
По широченной улице мимо них потянулись колонны пехоты: в новом, с иголочки, летнем обмундировании, обвешанные скатками, автоматами, гранатами. Нюська забыла все, потянула подружку.
— Бежим, глянем!
Пробрались в толпе зевак к самой панели, забегали глазами по рядам пехотинцев. Чьи они? Откуда? А вдруг среди незнакомых насупленных лиц найдутся знакомые? У Нюськи даже заныло под ложечкой: а что как окажется среди них Ромка Губанов? Ведь и Миша Косов говорил, что он должен быть под Москвой где-то. Так и не написал ей, Нюське, ни строчки, а обещал…
— Эх ты, мать честная, красавица!
Перед Нюськой молодой в золотых лентах матросик. Ростом не высок, но в плечах крепок и ноги — как в шторм на палубе. Из-под льняного чубика — два карих смешливых глаза. В рядах пехоты кричали:
— Эй, морячок, не заглядись, войну прозеваешь!
Нюська попятилась за подружку от вперившегося в нее матросика, но тот легонько отстранил Нюськину «защиту» в сторону, сдвинул на лоб бескозырку.
— Так что времени на объяснение чувств не имею, а потому разрешите представиться: старшина второй статьи балтийского военного флота…
Нюськина подружка снова вышла вперед:
— Это неприлично…
— Позвольте, гражданочка,
Нюська вырвалась, наотмашь шлепнула по щеке насильника. Да так, что тот едва устоял на ногах, потеряв бескозырку. Толпа отхлынула, загудела, а видевшие здоровую Нюськину оплеуху пехотинцы захохотали, закричали матросику:
— Моряк, пузыри пустил!
— Вот это по-нашенскому!
— Молодец, девка!..
Нюська, видимо, и сама не ожидала такого, нырнула в толпу. Матрос кинулся следом, поймал за плечо Нюськину подружку, с силой повернул к себе:
— Как зовут?!
— Меня?.. — до смерти испугалась девушка.
— Себя после назовете, гражданочка. Красавицу?
— Нюська… Аннушка…
— Фамилия? Откуда?.. — И, выпытав у перетрусившей девушки все, что требовалось, обрадованно заявил — Ну, теперь я ее со дна моря достану! Так и передай, ясно?
Глава двадцать вторая
Небольшой двухпалубный пароход отчалил от дебаркадера, развернулся у ангарского моста и, зашлепав гусиными лапами по воде, стал быстро удаляться от пристани. На поднятых пароходиком волнах закачались рыбачьи лодчонки, прибитые к берегу плоты. Мимо, уходя назад, потянулись набережные постройки, высоченные журавлиные ноги кранов, белая на высоком берегу маратовская церквушка.
Лешка уже успел обежать обе палубы, заглянул в салоны, поднялся по лестнице на самую крышу, увидал будку, а в ней матроса, ворочающего огромное колесо с колышками. «Рулевой, — сообразил Лешка. — Вот это водитель! Такую громадину один направляет!..»
— Ты что тут делаешь, малый? А ну, марш отсюда!
Человек в белом кителе с широкими золотыми полосками на рукавах сердито смотрел на Лешку с мостика.
— А вы кто, дяденька? Капитан?
— Капитан, капитан. Вот прикажу тебя снять на мель. Где твое пассажирское место?
— Хе!
— Вот тебе и хе! — И вдруг заорал в рупор: — Эй, в лодке! Куда за бакен зашел! Греби обратно!
Лешка осмелился, подошел ближе.
— Дяденька капитан, дай подержать трубку.
— Что? — обернулся капитан, увидав подле себя Лешку. — Ты уже тут? Отчаянный. У тебя отец случаем не турок?
— А что?
— Черный больно.
Лешка хмыкнул в ответ: капитан, видать, ничего, добрый.
— Дайте подержать трубку.
— На.
Лешка оглядел трубу, заглянул в дыру, примерил, приложил к губам:
— Эй, в лодке!..
И тут же получил подзатыльник. Капитан отобрал рупор.
— Знаешь, как это называется? Посади свинью за стол, она и ноги на стол. Понял?
— Понял. А мотором кто управляет, дяденька?
— Не мотором, а машиной. Ты что, малый, шофер?
— Слесарь я. В Заярск на все лето еду с колонной.