Сибиряки
Шрифт:
— Вот пусть и едет сюда со своей занозой.
— А вы сама заноза хорошая, дорогуша. Это ведь генерал просит. Может, прокатимся? Лимузин к вашим услугам. — Он показал на стоящую внизу окрытую легковушку.
Ольга не знала, что делать. А больше всего злил ее этот нагловатый щеголь. И генерал хорош: что за прихоть отрывать хирурга на какую-то занозу.
— Хорошо, я спрошу начальника госпиталя.
— Так ведь он сам меня направил к вам, душечка…
— Перестаньте!
Ольга встала и пошла вниз, к госпиталю. Лейтенант достал коробку «Казбека», постучал папиросой
— Что это она злая?
— Не могу знать, товарищ гвардии лейтенант!
— Замужняя? Есть кто у нее тут?
Савельич вздохнул.
— Не мое это дело, товарищ гвардии лейтенант. Может, и замужняя.
— А хороша! Хороша, проклятая! А глаза-то какие! Синие глаза-то?
— Не могу знать.
— Экий же товар пропадает! А почему злая?
Савельич затоптался. Уйти бы от греха, да нельзя: служба!
— Сами вы ее, товарищ гвардии лейтенант, забижаете. Она женщина справедливая…
— А ты-то кто ей? Нянька? Или сам, может, тут втихомолочку, по-стариковски? — и расхохотался своей остроте. — Вот что, отец, ты ей скажи при случай: как, кума, не журись, а до кума повернись. Ну, бывай, папаша! — И, дружески похлопав по плечу Савельича, сбежал к машине.
Савельич поплелся к госпиталю. Машина с лейтенантом обогнала его, обдав дымом и пылью. И снова прошумела, пронеслась мимо, уже навстречу, с Червинской.
Ольга впервые была на КП. С обеих сторон глухо, раскатисто ухали пушки, потрескивали невидимые в складках холмов и овражках пулеметы и автоматы. Лейтенант, а за ним Червинская спустились в траншею и теперь пробирались в ее лабиринтах через осыпавшиеся комья, телефонные провода, брошенные кем-то лопаты, кирки, порванные противогазные сумки. В одном месте Червинская наступила на каску. Каска опрокинулась и больно ударила по ноге. Ольга невольно вскрикнула, держась за ушибленное место, запрыгала на одной ноге. Лейтенант вернулся к Червинской.
— Ай-яй! Больно?
— Больно, — призналась Ольга.
— Пожалеть разве? — и схватил Червинскую, поднял, понес траншеей. — Хоть подержаться!
— Пустите! Сейчас же пустите меня! — Ольга заболтала ногами, уперлась свободной рукой в увесистый подбородок нахала, силясь вырваться.
— Сказали бы: неси, Верещагин, до Омска — твоя будет. Донес бы! — И поставил. — Прошла нога?
— Прошла. Идите!
У входа в блиндаж люди: связисты с аппаратами, с автоматами на груди солдаты, офицеры. Под толстенным накатом из бревен, засыпанным землей и обложенным дерном, лейтенант усадил Червинскую на ящик, приосанился, но в дверь войти не решился: из блиндажа донесся вдруг зычный рассерженный бас и ругань: отборная, площадная, с перекатом.
— Минуточку, сейчас будут выносить, — пояснил лейтенант Червинской и снова расправил под ремнем складки.
— Кого? Генерала? — наивно спросила Ольга.
Дверь распахнулась, и под навес выскочил раскрасневшийся здоровяк, ошалело вращая выпученными глазами. Ольга, не понимая, что происходит, сама испуганно смотрела то на здоровяка, то на ухмыляющиеся лица окруживших
— Минуточку! — и исчез за дверью.
Над головой провыл снаряд. От близкого разрыва дрогнул, осыпал пылью бревенчатый потолок навеса. Однако Ольгу теперь больше занимала эта страшная дверь в блиндаж, чем немецкие снаряды. Но в блиндаже стало тихо. Дверь распахнулась, и снова появился лейтенант:
— Хирурга!
Ольга с бьющимся сердцем перешагнула порог мрачного помещения с низким бревенчатым потолком и длинными узкими щелями вместо окон. Несколько бойцов прямо на полу, с аппаратами. За столиком над картой склонились люди. Ольга шагнула к ним.
— Ну где вы там? — прогремел могучий бас за спиной Ольги.
Червинская обернулась. Прислонясь к стене, запрокинув назад большую голову, сидел на скамье военный. Ворот у гимнастерки распахнут до волосатой груди, левая рука забинтована у плеча, лежит на ремешке бинокля.
— Я хирург. Что у вас, товарищ?.. — как назвать человека с ромбиками в петлицах? Генерал? Командующий?
— Заноза, язви ее в душу! Давай-ка ее оттуда. — Военный сел прямо, выказав весь свой могучий корпус. Из-под густых, сцепившихся над переносьем косматых дуг блеснули в черноте белки глаз.
Ольга, едва различавшая в полутьме предметы и лица, с трудом разглядела забинтованное плечо военного, выступившую на марле кровь. Какая же это заноза? И темень еще… А он на тебе — что-то делай!
— Что же я здесь увижу? Я ведь не кошка.
— Верно, не кошка, не сообразил. Лейтенант!
— Я, товарищ генерал!
— Освободи поднавес хирургу!
— Слушаюсь, товарищ генерал! — И, предупредительно открыв дверь, пропустил впереди себя Ольгу. — А ну, кыш, кролики! Генерал петь будет!
«Поднавес» опустел в одну секунду. Генерал появился в дверях, шагнул, уперся головой в накат бревен и сел, раздавив под собой ящик.
Червинская развязала бинты, рванула присохшие к ране. Генерал только крякнул:
— Вот это по-нашему, язви ее… Молодец, доктор!
Рана была глубокой, рваной. Привычной рукой нащупала у плеча осколок.
— Надо в госпиталь. Это же операция!
— Какой, к дьяволу, госпиталь, когда тут… Тащи так, доктор!
— Но это же страшно больно! — поразилась Ольга такой решительности. — Тут надо наркоз…
— А мы с песней. Режь, говорят! Лейтенант, запевай! Давай, давай, тяни ее оттуда, холеру!.. — и загудел, затянул песню, глуша басом лейтенантовский баритон:
…Славный корабль, омулевая бочка! Эй, баргузин…Червинская работала скальпелем. Острый, длинный, что стальное перо, осколок задрожал наконец в ее пальцах: какую же боль должен был вынести, побороть в себе этот большой человек в солдатской гимнастерке!
Поблагодарив Червинскую, генерал приказал лейтенанту отвезти ее в госпиталь.
— Нет-нет… Я лучше одна, — поспешила возразить Ольга и, пугливо взглянув на лейтенанта, занялась инструментами.