Сидящее в нас. Книга вторая
Шрифт:
– Сделали, – спрыгнув с лежанки, напомнила Аки и протянула руку: – Льденчик.
– Я не о Торселе, – поморщилась Ринда, выуживая из брошенной на стол для рукоделья сумы сахарного петушка. – Другое дело.
– Сестрла, – понятливо кивнула Аки и запихнула в рот долгожданную радость.
Глава 3
Званый обед в честь возвращения наследницы сгоношили на скорую руку. Ибо известная синегорская стервозина княжна не соизволила уведомить о своём
Однако прибыв в парадную горницу почтить лучших воинов-поместников княжества, Ринда справедливо отдала должное мачехе: даже впопыхах та собрала богатый стол. Стало быть, уж в крепости-то у княгини порядок. У неё самой так вряд ли получится – отдала княжна должное и себе. Сроду не чуяла за собой тяги к ведению большого хозяйства.
Вдова сидела за княжьим столом во главе пира рука об руку с воеводой. Вопреки ожиданию, Гулда не переборщила с украшательством своего наряда – лишь бы только указать злонравной падчерице на своё высокое положение. Оделась сдержанно и вид приняла соответствующий. Давнюю свою вражину встретила нервным кивком, будто у неё шею заклинило.
Войдя в огромную пиршенственную горницу, занимавшую половину нижнего уровня терема, Ринда первым делом отметила присутствие Торсела. Правда, на весьма непривычном для того месте: чуть ли не в конце одного из двух столов, приставленных торцами к княжьему. Кто бы чего от неё ни ожидал, она сделала вид, будто её врага тут вообще нет. Чинно протопала к мачехе и подчёркнуто вежливо склонила голову – ниже некуда. Гулда, понятное дело, нисколечко не поверила её приветливости и насторожилась.
– Здорова ли ты? – осведомилась наследница, усевшись в высокое кресло по правую руку княгини.
– Благодарствую. Здорова, – бесцветно отчеканила Гулда.
– А девочки? – продолжила Ринда, оглядываясь. – Я слыхала, что по зиме Састи сильно болела. Тебя здорово напугала. Надеюсь, теперь-то всё в порядке?
– В порядке, – нервно сглотнула Гулда.
– Со мной прибыла послушница из скита, – как ни в чём не бывало, продолжила Ринда. – Её тебе настоятельница прислала.
– Зачем? – почти испугалась княгиня.
– Она знахарка. Настоятельница считает, что ты в ней нуждаешься.
– Что ты задумала? – не выдержав пытки неведением, прямо спросила Гулда еле слышным шёпотом.
Ещё бы ей не дёргаться – честно покаялась Ринда. Можно понять, когда в твой дом возвращается лютый недруг, едва тебя не прикончивший. Несладко пришлось молодой жене князя Риндольфа, когда она вошла в его дом. Девятилетняя соплюшка падчерица не просто зашипела на мачеху, не просто окрысилась. Одними поносными ругательствами да истериками не обошлась – в который уже раз обругала себя Ринда, пусть и давние то дела. Ей за давностью лет ничего не забыли и не простили.
Да и как забудешь? Она ж не раз, и не два – трижды пыталась спровадить мачеху на тот свет. Обдуманно и злокозненно. В первый подсыпала в её бокал крысиного яду. Гулду спасли головные боли, удержавшие юную княгиню в постели дольше обычного. А её бокал с вином утащили обратно на поварню, где господское вино с наслаждением вылакал какой-то холоп. Вылакал и помер в корчах. А князь Риндольф встал на дыбы, требуя разыскать покусителя на жизнь княгини.
Пока
Тут уж Риндольф и вовсе залютовал. Принялся вытряхивать душу у теремной челяди без разбора: чем кто занимается, и у кого имеется доступ в господские покои. А у Ринды не хватило ни умишка, ни совести, ни опять же расчётливости дабы затаиться – не говоря уж о том, чтобы угомониться. Вот и попалась, когда напихала под потник Гулдиной кобылы горсть репьёв. Мачеха в седло и задницу толком опустить не успела, как бедная кобыла взбеленилась и сбросила её наземь. И вновь князь Риндольф показал воинскую удаль, пихнув брыкающуюся лошадь всем телом и вытащив из-под копыт жену.
Княжну-сиротку цапнули за шиворот – кое-кто увидал, как она совалась к седлу княгини. Отец её чуть не прибил – еле отняли. Отойдя от первого нахлынувшего бешенства, князь потребовал у дочери родовой клятвы на крови: дескать, она никогда больше не поднимет руки на мачеху. Ринда так упёрлась, что теперь и сама не могла припомнить кипящих в ней тогда яростных чувств. Ведь мама только-только умерла. И не просто, а по злому произволению отца.
Как же она тогда на него озлобилась. А уж юную Гулду, быстрей быстрого явившуюся заменить маму, ей было просто невозможно не возненавидеть. И отъезд в скит Ринда приняла безоговорочно: лишь бы подальше от этих упырей, сгубивших маму – так она себе это представляла. Понятно, что годы и мудрость настоятельницы всё расставили на свои места. И в душе к той же Гулде нет ни единого враждебного чувства. Хотя и всесокрушающим стыдом тоже не пахнет. Стыдно, конечно, но свет виной не застит.
Всё это ерунда. Главное, что усилиями настоятельницы до Ринды дошло: мачеха с её дочками единственная семья, что у неё есть. Что это её сёстры – мысль, пустившая в душе настоящие глубокие и цепкие корни. Гулда ладно: тут уже ничего не поправить. Хотя настоятельница твердила, что и это подвластно всепожирающему времени. А вот защитить сестрёнок хотелось от всего сердца – без этого условия она ни единого шага не сделает.
– Против тебя? – усмехнувшись, тоже притушила голос Ринда. – Против тебя ничего. Но задумала. Чутьё тебя не обмануло. И потому весьма заинтересована, чтобы Састи была здорова. Да и Фротни.
– Какое тебе до них дело? – ни на волос не поверила княгиня ненавистной падчерице.
– Они мои сёстры, – пожала плечами Ринда, всем своим видом выражая внимание к первой громогласной здравице, задавившей бодрый гул пирующих.
Поместника, что первым объявил здравицу по поводу её прибытия в отчий дом, Ринда помнила. Как и то, что князь Риндольф его уважал. Поэтому она расстаралась: такое почтение во взоре изобразила, что сама в него чуть не поверила. Откуда ему взяться – истинному почтению – если все эти мужчины видели в ней выгодный товар. Наверняка каждый получил немалую мзду, выбирая, кого допустить к соперничеству за её руку и за Риннон. А кому от ворот поворот, если у претендента в закромах или в башке гуляет ветер.