Сидящие у рва

Аххуман поднялся на вершину Гем. Отсюда, из поднебесья, как на ладони был виден весь восточный борт Земли-Корабля.

Изрезанные берега вклинивались в изумрудное тело Матери-Моря, и белая пена прибоя очерчивала ослепительно желтый песок, над которым громадными

волнами вздымались зеленые и голубые холмы, рассеченные серебряными нитями каскадов.

Намухха ушел дальше. Он будет править на западном борту, там, за уходящими в облака белоснежными хребтами Туманных гор.

Неважно, что все, построенное там Аххуманом и его народом, будет разрушено, разграблено, предано Бездне. Теперь Аххуман владеет востоком, и здесь, на девственной земле, ему предстоит сделать то, что должны делать сильные.

Аххуман еще раз окинул взглядом незнакомую землю, разглядел полуголых людей, идущих цепочкой по заросшим лесом холмам, увидел дымы костров, сплетенные из ветвей хрупкие хижины…

Аххуман вынул из-за пояса кирку, вздохнул, и стал выбирать подходящий камень.

Главный камень должен быть надежным, как якорь. На нем возводятся стены. Стены можно разрушить, а над краеугольным камнем не властны даже дети Намуххи.

Он наметил киркой очертания камня, разложил инструменты, и принялся за дело. Это будет крепкий и мощный камень. Его не сдвинут с места ни вздохи Неба-Отца Аххуама, ни слезы МатериМоря Хуаммы, все еще скорбящих о потерянной дочери Аххе, о Первоземле.

Ахха погибла. Аххуман построил корабль, и отплыл в океан, приютив на своем корабле и богов и людей. Много лет корабль носился по бурным волнам; люди рождались и умирали; когда стало не хватать места на палубе, Аххуман велел вылавливать из воды гигантские деревья, в изобилии плававшие на поверхности после того, как Ахха погрузилась на дно. Эти деревья пошли на строительство, и корабль начал расти, пока, спустя столетия, не стал таким громадным, что Матери-Морю стало тяжко нести его. Потом корабль сел на мель. Куски корабля, отвалившиеся в бесконечном плавании, превратились в острова. А корабль стал новой землей…

Аххуман высверлил в базальте глубокие шурфы и начал вбивать в них клинья — исполинские стволы дерева ббау. Потом он начал носить воду в больших деревянных чанах, выдолбленных из цельных стволов, на гигантском коромысле. Воду он черпал внизу, спускаясь с западного склона гор Гем в долину, в которой драгоценным ожерельем сияла цепочка озер.

Когда гора стала лопаться, он снова взял кирку, помогая клиньям вырвать из тела горы гигантский кусок базальта. Когда же гора отдала ему этот кусок, и он с грохотом покатился по восточному склону, к берегу, Аххуман на мгновение замер и улыбнулся. Он знал, что в этот самый момент, далеко-далеко на западе, Намухха вздрогнул и прислушался, поняв, что означает этот грохот. И, утерев лицо, закопченное дымом пожарищ, Намухха облизнулся и сказал своим детям:

— Еще один камень. Еще один город. Будет что разрушать!

А Аххуман взял пилу и начал распиливать камни, а его дети помогали ему, поливая пилу водой, чтобы она не лопнула от перегрева.

Аххуман знал, что камни — это сама вечность, и он выламывает куски вечности, обтесывает их; он возведет из них новые города, которые переживут его самого и его детей, и исчезнут, только когда исчезнет сам Корабль-Земля. Намухха тоже знает об этом, и потому-то он так спешит разрушить все, что создано, выломать все камни из стен и мостовых, и сбросить их в Бездну. Он торопится, догадываясь, что осколки вечности не исчезают, что и сама Бездна рано или поздно наполнится…

Сильные строят. Слабые разрушают.

Но дети опять все перепутают…

…Те,

что сидели у рва, слышали, как за их спинами тяжкий молот звенит о камень, слышали визг пилы и чувствовали запах раскаленной каменной пыли.

Но все, что происходило, не волновало Сидящих у рва. Они сидели спиной к живому миру, но им не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, что происходит. Они ждали, сидя перед бездной. В бездне пылал вековечный огонь. Они знали, что рано или поздно все живое упадет в ров, и сгорит в этом вечном огне. Они были спокойны. Они не вмешивались. Ров не наполнится никогда. Скверну очистит огонь. Впереди — целая вечность.

Мир сползает в бездну. Мимо тех, что сидят у рва.

Они следили за тем, как занимаются огнем города и страны, как ров прерывает полет тысяч летящих всадников, которые только что составляли непобедимую армию.

Но любопытство давно уже погасло в их глазах. Они ничего не ждали. Просто следили за гибелью всего, что уносил поток, исходящий из тьмы.

«Град сей велик и безобразен, окружен великой тройной стеною из глины, причем первая стена выложена плитами некоего камня, вторая сложена из того же камня, скрепленного глиною, а третья — из глиняных кирпичей двойного обжига, кирпичей, твердостию не уступающих мрамору», — так писал о древней Нуанне великий историк Картиан из Карт, живший за четыреста лет до описываемых событий.

Четыреста раз обежало Солнце земной круг, за это время поднимались и рушились царства, многие иноземные завоеватели покоряли Нуанну, правили ею, и исчезали, как дым, а город стоял и стоит все там же — в разветвленной дельте полноводной Желтой реки, окруженный древними, частично разрушенными стенами. Внутри стен — беспорядочное скопище глинобитных домов в лабиринте узеньких улочек, и Царский Холм, и дворец жрецов на холме. Дворец кажется высеченным из скалы — нелепое нагромождение каменных глыб с беспорядочно разбросанными узкими окнами, балкончиками и колоннадами, с этажами, уходящими на невиданную высоту — вверх, и на неизвестную глубину — вниз. Холм огибают два протока Дельты, и над томной желтой водой перекинуты четыре моста, осевших от груза времени; на мостах растут пальмы, такие же древние, как и камни под ними. Входы стерегут каменные исполины, ни на что не похожие, вызывающие мистический трепет нуаннийцев. Но не страшны исполины с выщербленными ветрами лицами, не страшна и стража в длиннополых полотняных накидках, с плетеными из прутьев щитами и легкими копьями. Нечто куда более грозное охраняет покой жрецов — древняя, как сам город, религия, древние боги, кровожадные и всесильные, способные менять облик, умирать и возрождаться в новом обличье. Древние боги живут во дворце, в его таинственных лабиринтах, в которых сгинули бесчисленные орды завоевателей — входили во дворец и исчезали в нем, не возвращаясь. Так было всегда. И так будет всегда. И боги нуаннийцев так же бессмертны, как их медлительные волы, тянущие скрипучие двухколесные телеги по бесконечным пыльным дорогам Ну-Ана, страны бессмертных жрецов и смертных богов.

Ниже столицы воды Желтой реки образуют запутанное переплетение мелководных протоков, заросших высоким тростником. В этих зарослях, тянущихся на много миль, живут невиданные исполинские крокабры — длиннохвостые, скользкие, зубастые, бросающиеся на любое живое существо, и еще — бесконечной длины лентообразные хиллы, и чавкающие, внезапно всплывающие из омутов гигантские черепахи, и, наконец, неназываемое чудовище, которому некогда нуаннийцы приносили человеческие жертвы, — речное божество Хаах.