Сигнал из космоса
Шрифт:
С того вечера Крюгер сильно переменился. Лицо побледнело, появились черные круги под глазами. Он, как мог, старался угодить мне, бросал иногда в мою сторону взгляды, полные раскаяния и мольбы о прощении. Он надеялся и ждал, что я прощу ему весь вред, какой он, сам того не желая, мне причинил. Но мой гнев против него еще не остыл. Крюгер стал неразговорчивым, ушел в себя; былая радостная непосредственность сменилась мрачной сосредоточенностью, горькая складка легла вокруг рта, и казалось, что он все время о чем-то напряженно думает.
— Мы должны что-то делать! — вырвалось однажды у него.
Скорее всего, что в кузницу к Янеку он пошел в поисках хоть какого-нибудь утешения. И прибежал оттуда вне себя ко мне на чердак.
— Надо что-то предпринять для Янека! Может быть, ему еще не поздно помочь! Он пока, наверное, находится здесь, в муниципальной тюрьме. Его арестовали только сегодня утром.
После некоторого колебания я отправился в путь. Предложение Крюгера сопровождать меня я отклонил: боялся, что он своей неуравновешенностью вызовет лишь новые осложнения.
Ночь была ненастная, улички Грюнбаха казались вымершими под черным небом.
В комнате полицейского участка дежурил, восседая с трубкой в зубах за кружкой пива, старый Бюргер — спокойный, добродушный человек с седой головой. Уже много лет он, к всеобщему удовольствию, исполнял обязанности полицейского при муниципалитете Грюнбаха.
— Добрый вечер, господин доктор! — приветствовал он меня со спокойной учтивостью. Ему, очевидно, было все равно, что про меня рассказывали, а может, слухи до него пока не дошли.
Я предложил Бюргеру табаку для его трубки и спросил, известно ли ему что-либо о Янеке.
— Пока еще сидит здесь. Завтра я отвезу его в X.- Бюргер показал большим пальцем себе за спину, где находилась тюрьма Грюнбаха — две или три камеры, примыкавшие к дежурной комнате.
— Но за что же его арестовали, за что? — вопрошал я.
Старый Бюргер мгновение колебался: он не был уверен, совместимо ли с его служебным долгом ответить на мой вопрос. И хотя это вряд ли было совместимо, мне все же удалось добиться от него толку. Похоже, он уже давно тяготился службой и гнев начальства'особенно его не страшил.
— Мне было просто неловко,- начал он,- свински с ним поступили, с этим бедным малым. Но что мне оставалось делать? Сегодня утром отправился я с ним в казармы Бергдорфа, где стоят янки,- ведь вся эта история связана с ними, с американцами. К нам вышел офицер с переводчиком. Но, когда я кончил докладывать, офицер посмотрел на меня так, словно вот-вот собирался выплюнуть мне в морду свою жевательную резинку. Он велел мне передать Янеку через переводчика, что дело рассмотрит германский суд, и на лице у него в ту минуту было такое брезгливое выражение, будто от меня пахло тухлой рыбой. Мне даже стыдно стало. Наши-то хотели спихнуть это подлое дело на американцев. А тем наплевать. Что ж, большой опасности, полагаю, для Янека нет. Самое большее и самое вероятное — его вышлют.
— Но что же, однако, он сделал? — спросил я, недоумевая.
— Кража оборудования союзников. Как будто старый лом, которым он воспользовался, имел хоть какую-нибудь ценность!Бюргер сердито высморкался и отхлебнул пива.
У меня вдруг мелькнула догадка. "Можно мне лично сказать Янеку два слова?"
Бюргер в замешательстве
— Нет, господин доктор. Этого нельзя. Такие вещи строго запрещены. Нет, никак не могу позволить.
— Всего две минуты! Ни одна живая душа не узнает. А вы пока что набейте себе трубку еще разок.
Я наседал на Бюргера, пока тот не уступил:
— Ну, хорошо, будь по-вашему. Только, если это выйдет наружу, я полечу со своего места,-сказал он сердито. — А впрочем, мне наплевать. Уеду тогда к брату в Мюнхен. У него там свое дело, и я ему пригожусь. Здесь мне все уже опротивело. Но только две минуты, господин доктор, не больше. Если Кранц вернется с обхода, я свистну, и вы смывайтесь через заднюю дверь. Кранц спуску не даст, лютый человек.
Он провел меня боковой дверью в камеры. Только одна из них была занята, и в ней при тусклом свете висячей лампы я увидел Янека. Он сидел на нарах, подперев голову руками. Заметив меня, он вскочил, и губы его сложились в уже хорошо мне знакомую загадочную и зловещую улыбку.
— За что они вас посадили, Янек?-воскликнул я взволнованно, но Янек из-за разделявшей нас решетки сделал успокоительный жест рукой: "Вам нечего бояться, доктор…"
Вот что я от него узнал. На открытой местности, приблизительно в пяти километрах от Грюнбаха, несколько месяцев назад американские воинские части проводили маневры с пушками и танками. Шофер одного санитарного джипа разбил свою машину, наехав на большой камень. Я сразу вспомнил об этих обломках, заросших травой и сорняками, которые я видел на опушке леса, когда гулял в окрестностях Грюнбаха. Мотор и колеса забрала служба технической помощи, а совершенно изуродованный кузов был оставлен на месте: сочли, что не стоило с ним и возиться. Вот из этогото кузова Янек и вырезал кусок материала; остатки были обнаружены у него в кузнице при обыске, сделанном полицией в результате анонимного доноса. "Кузов машины,-ухмыляясь, заключил Янек свой рассказ,- был из алюминиевой жести".
И тут я все понял. На моей антенне в одном месте сохранились еще следы краски, которые вполне могли остаться от слов U. S. Army. Так вот откуда взялся дешевый материал! Я посмотрел на Янека с ужасом, и он сразу угадал мою мысль.
— Вам нечего бояться, доктор, — повторил он насмешливо. — Я не сказать, и я не буду сказать. Вы — спать спокойно.
Я не мог вынести презрительного взгляда его черных глаз, опустил голову и тихо проговорил: "Спасибо, Янек…"
Когда я уходил, Янек даже не взглянул на меня; засунув руки в карманы латаных штанов, он прислонился к стене и застыл в угрюмом спокойствии.
Весьма возможно, что история с Янеком не имела ко мне никакого отношения. Просто нашелся удобный повод отделаться от этого человека. Но могло быть и так, что ему, как слабейшему, нанесли первый удар. Как бы то ни было, возвращаясь в ту ночь домой, я чувствовал, как пылают мои щеки. Несмотря на стыд, было и чувство облегчения: на Янека можно положиться. Да! Я верил Янеку и был убежден, что он не проговорится.
Я пришел к себе на чердак. Крюгер дожидался там в волнении. На вопрос: "Ну, что же с Янеком?" — я отвернулся к аппаратам и ответил с наигранной беспечностью: