Сила басурманская
Шрифт:
Поступок Торгаши-Керима заслуживал уважения. За то и выпили.
«А я неслабо накушался», – констатировал Иван и перешел к делу. Если на трезвую голову он испытывал сомнения относительно изобретенного недавно плана, то сейчас дембель был готов свернуть горы.
– В общем, я знаю, как тебя освободить.
Персиянец насторожился:
– Не терзай моего сердца пустыми посулами, витязь!
– Да ладно, расслабься. – Подгулявший воронежец усмехнулся. – Дело верное. Я тут живой водичкой разжился. Смекаешь?
– Нет.
– Ну,
Торгаши-Керим захлопал округлившимися глазами:
– Не верю, что твоими устами говорит злонамеренность, но ты меня пугаешь.
– Да я сам себя в последнее время пугаю. – Старшой нахмурился, покопался в мешке, извлек пузырек с живой водой. – Вот она… Только ты прав, конечно, глупость я сморозил. Добровольно себя укокошить никто не пожелает.
– Почему же? Тут каждый об этом хоть раз, да задумался, – тихо промолвил купец. – Давай-ка за чудодейственную силу жизни.
Бражка закончилась, и персиянец крикнул слуге, чтобы тот принес еще. Вскоре собутыльники продолжили.
– Будем беседовать о благословенных краях, откуда мы родом, – постановил Торгаши-Керим.
Разговор продолжился до поздней ночи, Ивана сморил сон, когда плачущий купец декламировал сто первую касыду о прелестях персиянок и доблести персиянцев.
Под утро дембель проснулся по вполне естественному зову организма: сколько ни пей, а расстаться с жидкостью придется. Сказав развалившемуся на спине купцу: «Я щаз», Старшой на заплетающихся ногах выбрел из дома.
Вернулся, посмотрел на хозяина мутным взором. Алые лампадки освещали одутловатое лицо. Что-то не понравилось парню в этом лице, и через мгновение стало ясно: синюшный цвет! Тут же бросилось в глаза отсутствие дыхания, ведь огромный арбуз живота вообще не двигался!
Мгновенно протрезвевший Иван таращился на мертвого Торгаши-Керима и слушал похмельный шум в голове. Рядом с телом валялись кубок и перстень с открытым тайничком – изумруд, отодвинутый в сторону, говорил о многом.
– Ах ты, в сопло тебя… – выдохнул Старшой. – Я ж сам пожалел о своем дебильном плане, а ты…
Накинув на плечо мешок, дембель подступил к грузному купцу. Предстояло поднять и дотащить до ворот деревни огромного толстого мужика. Первая же попытка спровоцировала дичайшую головную боль, будто парню шило в висок воткнули. Одолев тошноту, он снова подступился к трупу. Посадил, затем в три приема взвалил его на спину и, превозмогая боль, потащил Торгаши, как санитарка раненого.
Пошатывающийся и пыхтящий Иван не заметил ни спящих часовых, ни случайных ночных прохожих. Один из них узнал купца, похлопал парня по плечу:
– Ты его… того? Насмерть? Давно пора, братуха. Этот павлин всех унизил и разорил. Вот тебе деньжат, выпьешь.
В карман армейских
У ворот Старшой был готов лечь и умереть рядом с персиянцем: слишком тяжел, да к тому же мягкий, как мешок. Через несколько шагов Иван свалился в пыль, слегка смоченную росой, и забылся на несколько секунд. «На фиг так напиваться? – казнил он себя, очнувшись. – Еще чуть-чуть, и копыта откинул бы». Неистово колотилось сердце, дыхание прерывали судороги, голова буквально раскалывалась.
Постепенно дембель пришел в подобие нормы, перекатил мертвеца на спину. Достал флакончик. Прошептал:
– А вдруг не сработает?
Гадать было бессмысленно. Он раздвинул дрожащими пальцами черные губы персиянца, накапал в рот воды.
Тело купца дернулось, будто по нему пропустили разряд тока. Торгаши-Керим жадно вдохнул и – ожил.
– Фурычит! – Ликующий Старшой слизнул капельку с горлышка пузырька и почувствовал стремительное выздоровление. – Отличненько, и головка не бо-бо, и персиянец очухался, и еще полтора пузырька осталось.
– Где я? – жалобно простонал купец.
– На свободе с чистой совестью.
Парень помог Торгаши-Кериму встать.
– У, шайтанское село! – Персиянец погрозил пухлым кулаком Большому Оптовищу. – Но я же… Яд…
– Я же про живую воду не сочинял, – укоризненно произнес Иван.
Над деревней-ярмаркой начинались утренние сумерки. Зачирикали птички, где-то в Оптовище горланили петухи.
Воронежец извлек из кармана добровольно пожертвованные деньги. Неизвестный спонсор оказался щедрым – десять золотых на дороге не валяются.
– А как же мой караван? – пролепетал купец, осматривая халат и домашние туфли.
– Хочешь вернуться?
– Нет, что ты! – Толстяк даже отбежал подальше от ворот и обреченно остановился. – Но у меня нет ни копейки денег!
Старшой по-нашенски махнул и протянул мешочек персиянцу:
– На, держи.
– Спасибо, витязь! Воистину великое сердце следует за звездой щедрости! Но я не смею принять этот дар. Я обязательно отдам, не будь я Торгаши-Керим по прозвищу Честнейший!
– Ладно, будь здоров, Честнейший. Я тороплюсь, – сказал дембель и зашагал к лесу.
– А мне куда? – чуть ли не захныкал купец.
– Шут тебя знает. Будь осторожен. Кочевники с набегом явились. Вроде бы у Тянитолкаева были. Так что не напорись.
– А ты?
– Ну, как сказал один мудрец из Кидая, я знаю пути долга.
– Когда же мы встретимся?
– Блин, я-то откуда знаю? – вскипел Иван. – Не свидимся, считай, что денежки подарены.
– Да будет твоя жизнь сладкой, а враги твои мертвыми! Брату привет! – кричал вслед Торгаши-Керим.
Емельянов-старший зашел в лес и позвал Вятку. Волк появился быстро, и гонка продолжилась.