Сила безмолвия
Шрифт:
Мы громко рассмеялись. Это была просто шутка.
Годами ранее меня очень трогало и смущало огромное участие ко мне дона Хуана. Я не мог себе представить, почему он был так добр ко мне. По его жизни было вполне очевидно, что во мне потребности никакой не было. Он ничего от меня не ожидал. Но я был обучен через болезненный опыт жизни, что никто не бывает беспристрастным, и тем не менее, не мог предвидеть того, что вознаграждение дона Хуана может сделать меня ужасно встревоженным.
Однажды я спросил дона Хуана в упор, довольно циничным тоном, что ему дает наше общение. Я сказал, что не могу догадаться об этом.
— Ты ничего не поймешь, — ответил
Его ответ разозлил меня. Я воинственно высказал ему, что глупцом себя не считаю, и что он мог бы по крайней мере попробовать объяснить мне это.
— Отлично, но я должен сказать, что, хотя ты и можешь это понять, ответ тебе определенно не понравится, — сказал он с той улыбкой, которая появлялась всегда, когда он хотел подшутить надо мной. — Как видишь, я просто хочу пощадить тебя.
Я был пойман на крючок и настаивал, чтобы он рассказал яснее, что имеется в виду.
— А ты уверен, что тебе захочется слушать правду? — спросил он, зная, что я не скажу нет, даже если бы жизнь моя зависела от этого.
— Конечно, я хочу слышать все, что ты можешь выложить мне, — резко ответил я.
Он захохотал над этим, как над забавной шуткой, и чем дольше он смеялся, тем большим становилось мое раздражение.
— Я не вижу здесь ничего смешного, — сказал я.
— Иногда основную истину нельзя подделать, — сказал он. — Основная истина в таком случае как глыба на дне огромной кучи вещей, эдакий краеугольный камень. Если мы жестко посмотрим на нижнюю глыбу, нам может не понравиться результат. Я предпочел бы избежать этого.
Он снова засмеялся. Его глаза, сверкая озорством, казалось, приглашали меня продолжать затронутую тему. И я вновь заявил, что хочу знать, о чем он говорит. Мне хотелось казаться спокойным, но настойчивым.
— Хорошо, если ты и вправду этого хочешь, — сказал он со вздохом человека, которому надоели бесконечными просьбами. — Прежде всего, я должен сказать, что все, что я делаю для тебя — я делаю бесплатно. Ты ничего мне не должен. И как ты знаешь, я безупречен с тобой. Причем моя безупречность с тобой не является капиталовложением. Я не ухаживаю за тобой в надежде, что когда я стану немощным, ты присмотришь за мной. Но я все же извлекаю некоторую неисчислимую выгоду из нашего общения, и этот вид вознаграждения безупречно имеет дело с той нижней глыбой, о которой я упоминал. Но извлеченная мною вещь наверняка или будет для тебя непонятной, или просто не понравится тебе.
Он остановился и посмотрел на меня с дьявольским блеском в глазах.
— Расскажи мне об этом, дон Хуан! — воскликнул я, разъяренный его тактикой проволочек.
— Мне бы хотелось, чтобы ты держал в уме то, что я рассказываю тебе об этом по твоему настоянию, — сказал он, по-прежнему улыбаясь.
Он сказал правду. Я был просто возмущен.
— Если бы ты судил обо мне по моим действиям с тобой, — начал он, — ты бы признал, что я образец терпения и последовательности. Но ты не знаешь, что, достигая этого, я борюсь за безупречность, которую раньше никогда не имел. Для того чтобы проводить с тобой время, я ежедневно трансформирую себя, сдерживая себя благодаря ужасно мучительным усилиям.
Дон Хуан был прав. Мне не понравилось то, что он сказал. Я попытался сохранить свое лицо и саркастически отпарировал удар.
— Не такой уж я плохой, дон Хуан, — сказал я.
Мой голос прозвучал неожиданно неестественно.
— Да нет же, ты плохой, — сказал он довольно серьезно. — Ты мелочный, расточительный, упрямый, насильственный, раздражительный
Я хотел рассердиться. Я хотел протестовать и выразить недовольство, что он не прав, говоря так обо мне, но не мог произнести ни одного слова. Я был уничтожен. Я оцепенел.
Мой вид, после того как я выслушал нужную истину, был таким, что дона Хуана буквально ломало в приступах смеха, и я даже боялся, как бы он не задохнулся.
— Я же говорил, что тебе это не понравится, или ты вообще ничего не поймешь, — сказал он. — Доводы воина очень просты, но радикально его ухищрение. Воин считает редчайшей возможностью реализацию подлинного шанса быть безупречным, несмотря на свои базовые чувства. Ты даешь мне этот уникальный шанс. Акт отдавания, свободно и безупречно, омолаживает меня и возобновляет мое удивление. То, что я извлекаю из нашего общения, имеет неоценимое значение для меня. Я просто у тебя в долгу.
Когда он посмотрел на меня, его глаза блестели, но уже без озорства.
Дон Хуан начал объяснять то, что он делал.
— Я нагваль, и передвигаю твою точку сборки блеском своих глаз, — сказал он сухо. — Глаза нагваля могут делать это. И это нетрудно. В конце концов, глаза всех живых существ могут передвигать точку сборки кого-либо еще, особенно если их глаза сфокусированы на «намерении». В нормальных условиях, однако, глаза людей сфокусированы на мире, выискивая пищу... Выискивая убежище... — он подтолкнул меня. — Выискивая любовь, — добавил он и громко захохотал.
Дон Хуан постоянно дразнил меня «выискиванием любви». Он все не мог забыть наивный ответ, который я дал ему, когда он спросил меня, чего же я действительно ищу в жизни. Он подводил меня к признанию того, что я не имею ясной цели, и буквально завыл от смеха, когда я сказал, что ищу любовь.
— Хороший охотник гипнотизирует свою жертву глазами, — продолжил он, — своим взглядом он передвигает точку сборки своей жертвы, и все же его глаза обращены на мир в поисках пищи.
Я спросил его, могут ли маги гипнотизировать людей своим взглядом. Он тихо хохотнул и сказал, что на самом деле я хочу знать, могу ли я гипнотизировать своим взглядом женщин, несмотря на то, что мои глаза уже сфокусированы на мире в поисках любви. Он добавил уже серьезно, что предохранительным клапаном магов было то, что со временем их глаза действительно фокусируются на «намерении», и их больше не интересует их гипнотическое воздействие на других людей.
— Но магам, чтобы использовать блеск своих глаз для передвижения своей точки сборки или кого-либо еще, — продолжал он, — необходимо быть безжалостными. Вот поэтому они и знакомятся с той особой позицией точки сборки, которая называется местом отсутствия жалости. Это особенно верно для нагвалей.
Он сказал, что каждый нагваль развивает специфический сорт безжалостности наедине с самим собой. Он взял для примера мой случай и сказал, что благодаря моей неустойчивой естественной конфигурации, я представляюсь для видящих не как сфера светимости, составленная из четырех шаров, вдавленных друг в друга — обычная структура нагваля, — а как сфера, составленная только из трех сжатых шаров. Эта конфигурация автоматически скрывает мою безжалостность за маской индульгирования и неряшливости.