Сила безмолвия
Шрифт:
Он говорил, что, когда точка сборки движется и достигает места отсутствия жалости, позиции рациональности и здравого смысла ослабевают. Ощущение, которое я имел о старой, темной, молчаливой стороне, было взглядом того, что предшествовало разуму.
— Я точно знал, о чем ты говорил, — сказал я ему, — я знаю огромное количество вещей, но не могу высказать то, что знаю. Я не знаю, как начать.
— Я уже упоминал тебе об этом, — объяснил он, — то, что ты переживал и называл дуализмом, является взглядом из другой позиции твоей точки сборки. Из этой позиции ты смог почувствовать древнюю сторону человека. А то, что знает древняя сторона человека, называется безмолвным знанием. Именно это знание ты и не можешь выразить.
— А
— Потому что, чтобы выразить его, тебе необходимо владеть и пользоваться непомерным количеством энергии, — ответил он. — В данный момент ты еще не накопил ее.
— Безмолвное знание есть у каждого из нас, — продолжал он. — Это полнейшее мастерство, полнейшее знание обо всем. Но это еще не значит, что нельзя говорить о том, что знаешь.
— Маги верят, что когда человек осознает то, что он знает, и хочет быть сознательным к тому, что он знает, он теряет из поля зрения то, что он знал. Это безмолвное знание, которое ты не в силах описать, конечно же, является «намерением», духом, абстрактным. Ошибка человека в том, что он хочет знать его прямо, так, как он знает повседневную жизнь. И чем больше он того хочет, тем более эфемерным становится знание.
— Ты простыми словами скажи, что это значит? — попросил я.
— Это значит, что человек отказывается от безмолвного знания ради мира разума, — ответил он. — Чем больше он цепляется за мир разума, тем более эфемерным становится «намерение».
Я завел машину, и мы двинулись в полном молчании. Дон Хуан больше не показывал мне дорогу и не объяснял, как надо ехать — что он часто делал, стараясь раздразнить мою собственную важность. У меня не было ясного представления о том, куда надо ехать, но что-то внутри меня знало и это. Я позволил этой части взять руководство на себя.
Поздним вечером мы подъехали к большому дому, который группа дона Хуана имела в сельской местности штата Синалса в Северо-западной Мексике. Наше путешествие, казалось, вообще не потребовало много времени. Я не мог вспомнить подробности нашей поездки. Все, что я знал о ней, пожалуй, было то, что мы ни о чем не говорили. Дом казался пустым. Не было никаких признаков, что в нем жили люди. Но я знал, что друзья дона Хуана находятся в доме. Я чувствовал их присутствие, хотя и не видел их.
Дон Хуан зажег керосиновые лампы, и мы сели за массивный стол. Казалось, что дон Хуан собирается поесть. Мне было интересно, что он скажет или сделает, но в этот момент бесшумно вошла женщина и поставила на стол большую тарелку с едой. Я не был готов к ее появлению, и когда она вышла из темноты на свет, как бы возникнув из ниоткуда, я непроизвольно открыл рот.
— Не пугайся, это я, Кармела, — сказала она и исчезла, вновь растворившись в темноте.
А я все сидел с открытым ртом. Дон Хуан захохотал так сильно, что, мне кажется, все, кто был в доме, услышали его. Я думал, что они придут сюда, но никто не появился.
Я попробовал есть, но голодным не был. Тогда я начал размышлять о женщине. Я не знал ее. То есть я почти узнал ее, но я не мог заставить свое воспоминание подняться из тумана, который окутывал мои мысли. Я яростно боролся с самим собой, проясняя свой ум, а когда почувствовал, что на это потребуется слишком много энергии, то просто сдался.
Сразу после того, как я прервал свое размышление о ней, я начал переживать странное, цепенящее беспокойство. Сначала мне казалось, что этот темный, массивный дом и безмолвие в нем и вокруг него угнетали меня. Но потом моя тоска выросла до невероятных размеров, особенно когда я услышал слабый собачий лай вдалеке. На миг мне показалось, что мое тело вот-вот должно взорваться. Дон Хуан немедленно вмешался. Он подскочил ко мне и начал давить мне на спину, пока она не затрещала. Давление на спину немедленно вызвало облегчение.
Когда я успокоился, то понял, что вместе с беспокойством, которое почти уничтожило меня, я потерял ясное чувство знания
А дон Хуан тем временем начал очень своеобразное объяснение. Сначала он сказал, что причина беспокойства, заставшего меня врасплох с быстротой молнии, заключалась во внезапном движении моей точки сборки, вызванным неожиданным появлением Кармелы, и моей неизбежной попыткой передвинуть свою точку сборки в то место, где я мог бы вспомнить ее полностью.
Он посоветовал мне воспользоваться идеей периодических атак того же типа беспокойства и благодаря этому поддерживать движение моей точки сборки.
— Любое движение точки сборки подобно умиранию, — сказал он. — Все в нас становится несвязным, а потом присоединяется к источнику огромнейшей силы. Это увеличение энергии чувствуется как уничтожение беспокойства.
— И что же мне делать, когда это случится? — спросил я.
— Ничего, — ответил он, — просто жди. Вспышка энергии пройдет. Опасно не знать, что может случиться с тобой. А когда ты знаешь — это уже не реальная опасность.
Потом он рассказал о древних людях. Он сказал, что древние люди знали, и даже более прямым образом, что делать и как лучше обходиться с этим. Но поскольку они всё выполняли очень хорошо, у них начало развиваться чувство самости, которое дало им веру, что они могут предсказывать и планировать действия, которые были нужны им для использования. Так появилась идея об индивидуальном «я», и это индивидуальное «я» начало определять природу и сферу человеческих поступков.
А когда чувство индивидуального «я» стало сильнее, люди потеряли естественную связь с безмолвным знанием. Современный человек, будучи наследником такого развития, теперь находит себя так безнадежно удаленным от источников всего, что все, что бы он ни делал, выражает его отчаяние в яростных и циничных актах самоуничтожения. Дон Хуан утверждал, что причина отчаяния и цинизма человека заключена в небольшом остатке безмолвного знания, который остался у него, и этот остаток совершает две вещи: во-первых, он дает человеку представление о его древней связи с источником всего и, во-вторых, создает у человека чувство, что без этой связи у него не будет надежды на мир, удовлетворение и успех.
Мне показалось, что я поймал дона Хуана на противоречии. Я указал ему, что он говорил мне когда-то, что борьба является естественным состоянием воина, тогда как мир был аномалией.
— Это верно, — признался он, — но борьба для воина не означает актов индивидуальной или коллективной глупости или бессмысленного насилия. Война для воина является тотальной борьбой против этого индивидуального «я», которое лишает человека его силы.
Затем дон Хуан сказал, что сейчас самое время поговорить о безжалостности — наиболее основной предпосылке магии. Он рассказал об открытии магов, что любое движение точки сборки означает удаление от излишнего интереса к индивидуальному «я», который отличает современных людей. Он продолжал говорить, что маги верят в существование позиции точки сборки, которая делает человека убийственным эгоистом, полностью вовлеченным в свой образ самого себя. Потеряв надежду когда-нибудь вернуться к источнику всего, человек ищет утешения в своей самости. А поступая так, он все сильнее и сильнее фиксирует свою точку сборки в той самой позиции, которая увековечивает его образ самого себя. Поэтому можно с уверенностью сказать, что любое движение точки сборки удаляет ее от привычной позиции, а это в свою очередь приводит к удалению от самоотражения человека и его спутника — собственной важности. Дон Хуан описывал собственную важность как силу, порожденную человеческим образом самого себя. Он повторял, что именно эта сила держит точку сборки фиксированно там, где она находится в настоящее время. По этой причине напор пути воина свергает с пьедестала собственную важность. И все, что делают маги, направлено на достижение этой цели.