Сильмариллион (др. перевод) (илл. Несмита)

Толкин Джон Рональд Руэл

Говорится, однако, что Маэглин больше любил свою мать и, если Эола не случалось рядом, подолгу сиживал подле нее, слушая рассказы Арэдели о родне ее и о деяниях нолдор в Эльдамаре, и о мощи и доблести эльфийских владык из Дома Финголфина. Эти речи западали ему в сердце, особенно же – все, что слышал он о Тургоне, и то, что нет у Тургона наследника, ибо Эленвэ, жена его, погибла при переходе через Хелькараксэ, оставив ему единственного ребенка, дочь Идриль Келебриндал. Долгие эти беседы пробудили в Арэдели желание вновь увидеть родню свою, и дивилась она, что когда-то прискучил ей свет Гондолина и сверкающие под солнцем фонтаны, и колеблемые ветром зеленые травы Тумладена под весенним небом; тем более, что часто оставалась она одна во мраке, когда муж ее и сын были в отъезде. Эти рассказы вызвали

также и первые ссоры между Маэглином и Эолом. Ибо ни за что не соглашалась Арэдель открыть Маэглину, где живет Тургон и как можно попасть туда; и Маэглин выжидал подходящего случая, надеясь выманить у матери эту тайну, или, может быть, рассчитывая прочесть ее мысли, как только утратит она осторожность. Но прежде, чем осуществится этот замысел, мечтал Маэглин поглядеть на нолдор и поговорить с сыновьями Феанора, своими родичами, живущими неподалеку. Но когда поведал он о желании своем Эолу, отец Маэглина пришел в ярость. «Ты – из рода Эола, Маэглин, сын мой, – воскликнул он, – а не из голодрим. Вся эта земля принадлежит телери, и я не стану иметь дела с убийцами родни нашей, с узурпаторами и захватчиками домов наших; не стану сам и не позволю сыну. В этом изволь покориться моей воле, или же я закую тебя в цепи». Ничего не ответил Маэглин; но промолчал с холодным видом и больше не выезжал из дому с Эолом; и отец перестал ему доверять.

И случилось так, что в середине лета гномы, по обычаю своему, позвали Эола на пир в Ногрод, и он ускакал прочь. На время Маэглин и мать его получили свободу бродить, где вздумается, и часто выезжали на опушку леса полюбоваться на солнечный свет. Все сильнее разгоралось в сердце Маэглина желание навсегда покинуть Нан Эльмот, и сказал он Арэдели: «Госпожа моя, уедем, пока есть время! На что уповать нам в этом лесу – тебе и мне? Здесь держат нас в плену, и не вижу я пользы для себя: ибо все уже постиг я из того, чему мог научить меня отец и что согласны открыть наугрим. Так не отправиться ли нам в Гондолин? Ты станешь проводником моим, а я – твоей защитой!»

Тогда обрадовалась Арэдель и с гордостью взглянула на сына; и, сказав слугам Эола, что поедут они повидать сыновей Феанора, Арэдель и Маэглин покинули дом и поскакали к северным окраинам Нан Эльмота. Там переправились они через неширокий поток Келон и оказались в земле Химлад, и направились дальше, к Бродам Ароса, а затем на запад, вдоль ограждений Дориата.

Но Эол возвратился с востока ранее, нежели предвидел Маэглин, и обнаружил, что жена его и сын два дня как уехали; и столь велик был его гнев, что Эол тут же устремился в погоню, невзирая на дневной свет. Но, оказавшись в Химладе, он смирил свою ярость и далее двинулся с оглядкой, памятуя об опасности: ибо Келегорм и Куруфин были могучими владыками и терпеть не могли Эола; а Куруфин к тому же славился тяжелым нравом. Но дозорные Аглонского ущелья заметили Маэглина и Арэдель, как проезжали они к Бродам Ароса; и понял Куруфин, что происходит нечто странное. Потому отправился он от ущелья к югу и разбил лагерь у Бродов. И, прежде чем Эол успел углубиться в Химлад, всадники Куруфина схватили его и привели к своему господину.

И сказал Куруфин Эолу: «Что за нужда привела тебя, Темный эльф, в мои земли? Срочное дело, надо думать, – раз такой солнцененавистник да разъезжает при свете дня!»

Эол же, памятуя об угрожающей опасности, сдержал готовые прорваться горькие слова. «Узнал я, лорд Куруфин, – молвил он, – что мой сын и жена моя, Белая Госпожа Гондолина, отправились навестить тебя, пока я был в отъезде; думается, что пристало и мне присоединиться к ним».

Тогда Куруфин расхохотался ему в лицо и сказал: «Уж верно, явись ты вместе с ними, встретили бы они здесь менее теплый прием, нежели надеялись; но это не важно, ибо иная цель вела их. Еще двух дней нет, как проехали они через Ароссиах и умчались на запад. Сдается мне, ты пытаешься меня обмануть – или, разве что, сам обманут».

Отвечал Эол: «Тогда, правитель, может, отпустишь меня, чтобы узнал я истину об этом деле?»

«Отпустить – пожалуй, да только не от большой любви, – ответствовал Куруфин. – Чем скорее уберешься ты из моих владений, тем более угодишь мне».

Тогда Эол вскочил на коня, говоря: «Отрадно, правитель

Куруфин, встретить в час нужды столь любезно расположенного родича! Припомню я это, когда вернусь». Куруфин же окинул Эола мрачным взглядом.

«Не хвастай тут передо мною именем своей жены, – промолвил он. – Ибо те, что похищают дочерей нолдор и женятся на них без дозволения и свадебных даров, не становятся родней их родни. Я дал тебе дозволение уехать. Так воспользуйся же им и убирайся! По закону эльдар я не вправе убить тебя ныне. Но вот тебе в придачу совет мой: возвращайся лучше в дом свой во тьме Нан Эльмота, ибо подсказывает мне сердце, что если станешь ты преследовать тех, чью любовь утратил – никогда не вернешься ты туда».

Тогда Эол умчался прочь, обуреваемый ненавистью ко всем нолдор, ибо теперь он понял, что Маэглин и Арэдель бегут в Гондолин. Подгоняемый вперед яростью и стыдом от пережитого унижения, он миновал Броды Ароса и поскакал во весь опор по дороге, по которой беглецы проехали ранее. Хотя и не подозревали они о погоне, а конь Эолу достался более быстрый, так и не удалось Эолу приблизиться к ним настолько, чтобы увидеть – пока не доехали Маэглин и Арэдель до Бритиаха и не спешились. Досадная случайность выдала их: кони громко заржали, и скакун Эола, услышав, устремился к ним. Издалека различил Эол белые одежды Арэдели и приметил, каким путем идет она, пробираясь по тайной тропе в горы.

И вот Арэдель и Маэглин добрались до Внешних Врат Гондолина и миновали Темную Стражу под горою; радостно встретили там Арэдель; а, пройдя через Семь Врат, она и Маэглин предстали перед Тургоном на Амон Гварет. Там король в изумлении выслушал рассказ сестры и с одобрением взглянул на Маэглина, ее сына, видя, что он достоин числиться среди нолдорских владык.

«Воистину, отрадно мне, что Ар-Фейниэль возвратилась в Гондолин, – молвил король, – еще прекраснее покажется теперь мой город, нежели в те дни, когда я полагал, что утратил ее навеки. Маэглина же ждет в королевстве моем почетный прием».

Тогда Маэглин низко поклонился Тургону и признал его своим господином и королем, и поклялся во всем чтить его волю. Глядел Маэглин вокруг во все глаза, не говоря ни слова, ибо красота и великолепие Гондолина превосходили все, созданное его воображением после бесед с матерью; поразила его мощь города, и бессчетные толпы его жителей, и творения дивные и небывалые, что видел он вокруг себя. Однако чаще всего взор Маэглина обращался к Идрили, дочери короля, восседавшей подле отца: кудри ее сияли золотом, как у ваньяр, родни ее матери; и показалась она Маэглину солнцем, что озаряет своими лучами королевский чертог.

Но Эол, следуя за Арэделью, отыскал Пересохшую реку и тайную тропу, и, пробираясь украдкой, приблизился к Страже, но был схвачен и подвергнут допросу. Когда же услышали Стражи, что он объявляет Арэдель своей женою, изумились они и тотчас же послали гонца в Город, и посланец предстал перед королем.

«Повелитель, – воскликнул он, – Стража захватила пленника, что пробрался тайком к Темным Вратам. Он называет себя Эол; то – высокий эльф, темноволосый, суровый обличием, из рода синдар; однако ж он заявляет, что госпожа Арэдель – жена ему, и требует, чтобы его привели к королю. Он обуреваем яростью, и нелегко совладать с ним; но мы не убили его, как велит твой закон».

Тогда отозвалась Арэдель: «Увы! Как я и опасалась, Эол последовал за нами. С великой осторожностью выследил он нас, ибо мы не видели и не слышали погони, вступая на Потаенный Путь». И сказала она посланцу: «Пленник говорит чистую правду. Он – Эол, а я – жена ему, и он – отец моего сына. Не убивайте его, но приведите сюда: пусть судит его король, если будет на то королевская воля».

Так и сделали; и Эол приведен был во дворец Тургона и предстал перед его высоким троном, угрюм и горд. Не менее, чем сын, дивился Эол всему, что видел, но сердцем его тем сильнее овладевали гнев и ненависть к нолдор. Тургон же оказал Эолу почетный прием, и поднялся, и протянул ему руку, и молвил: «Добро пожаловать, родич – ибо таковым тебя почитаю. Здесь будешь жить ты в довольстве и холе; одно лишь условие ставлю: поселишься ты здесь навсегда и никогда не покинешь моего королевства, ибо таков мой закон: тот, кто нашел сюда дорогу, здесь и остается».