Сильная и независимая
Шрифт:
Внезапно в мои размышления врывается звонок телефона.
— Да?
— Юлия Владиславовна? Это Виктор Владимирович…
Когда твой круг общения столь обширен, как у меня, вспомнить, кто есть кто, бывает непросто. Я подвисаю. Мужчина, уловив мое замешательство, торопится объяснить:
— По поводу нападения на ваш салон.
— Ах, да! Появились какие-то новости?
— Мы идентифицировали нападавшего. Им оказался некто Семен Новиков. Я так понимаю, это имя вам хорошо знакомо.
— Сёма? — теряюсь. — Да, но… Вы уверены?
—
— Я даже в страшном сне не могла представить, что он мог бы такое сделать. Сема — хороший мужик. Да и не увольняла я его. Отстранила только.
— Был… хорошим. Впрочем, я сейчас не об этом. Юля…
— Да?
— Вам нужно озаботиться своей безопасностью. Ориентировка на Новикова уже поступила, но пока мы его не нашли — лучше вам поберечься.
Стоит этим словам прозвучать, как входная дверь открывается. В помещение врывается аромат цветущих неподалеку вишневых деревьев на мощной подложке выхлопных газов. Я оборачиваюсь.
— Он здесь! — пищу в трубку, и это все, что я успеваю сделать. В следующее мгновение Сема грубо выбивает телефон из моих рук, хватает со стола опасную бритву и приставляет к моему горлу. В этот чудовищный момент в мозгу проносится глупая мысль, что от страха, оказывается, действительно можно обмочиться. Чтобы не дать этому случиться, отчаянно цепляюсь за самоконтроль. Борясь с хаосом внутри собственного тела, хриплю:
— Сема… Семочка, ты чего?
— Открывай, давай, кассу!
— Хорошо! Ты только убери это…
Украдкой бросаю взгляд на сверкающее лезвие, которое Сема вжимает в кожу. Я задыхаюсь, но боюсь, что если вдохну поглубже, острый край войдет в плоть. Горло ноет от напряжения, будто это уже случилось. По телу колючими волнами прокатывается озноб.
Поколебавшись, Сема убирает бритву в карман и за волосы оттаскивает меня к стойке администратора. Кусаю губы, чтобы не закричать.
— Давай… Быстро!
Слезы застилают глаза от дергающей боли. Я пытаюсь открыть ящик стола, в котором хранится немногочисленная наличка, но руки так сильно трясутся, что все мои усилия тщетны. Сема окончательно звереет, теряя остатки терпения. С матом отшвыривает меня в сторону, вырывает злосчастный ящик с корнями и вываливает на стол его содержимое.
Тихонько всхлипываю в углу, с ужасом наблюдая за человеком, которому еще недавно доверяла, как самой себе. Не могу понять, что больше терзает душу: страх или чувство несправедливости. Ну, ведь нормальный был мужик, а?! И во что превратился…
— Где остальные деньги?! — рычит, сжимая в руках тысяч двадцать.
— Эт-то все. Т-ты же знаешь, что все рас-счеты у-у-у нас в основном по б-безналу.
В красных глазах Семы мелькает отчаяние, граничащее с безумием. Я думала, что ничего хуже уже не случится, но в следующее мгновение его ярость обрушивается на меня с новой силой. Он подлетает ко мне, опять хватает
— К-куда ты меня волочешь? Там люди!
— Иди давай. Снимешь деньги в банкомате. Мне очень надо, Юль…
Почему-то его последняя оговорка заставляет меня еще горше расплакаться. Столько в ней… неожиданно человеческого. Я будто возвращаюсь в те времена, когда мы работали бок о бок, шутили, сплетничали, строили планы… Не подозревая, чем однажды это все обернется.
Сема выталкивает меня за порог.
— Шевелись. И без глупостей, — предупреждает, приставляя бритву мне к боку. Даю себе обещание, если выживу, запретить их в использовании, чтобы ничего не напоминало мне о пережитом ужасе.
Ближайший банкомат находится прямо в нашем доме, если зайти с торца. Иду как во сне. Заглядываю в лица прохожих, но боюсь попросить помощи. Так боюсь… А они куда-то спешат и не замечают ничего подозрительного. Подумаешь, слегка невменяемая парочка… А вот девушка, кажется, меня узнает! Ее красивые голубые глаза радостно распахиваются, и она даже делает шаг к нам — такая юная, такая восторженная! Я предупреждающе дергаю головой, дескать, не смей, не подходи, не вмешивайся! И опускаю глаза к носам туфель, смирившись, что не смогу я… подвергнуть чужую жизнь риску.
— Давай! Быстро…
Трясущимися руками прикладываю карту к порту. Ввожу пароль. Ужасно хочется в туалет.
— Живее! Ну же! — Семен дергается. Бритва разрезает ткань пиджака и царапает бок, но я даже не успеваю этого зафиксировать, потому что банкомат, наконец, начинает жужжать, отсчитывая банкноты. Я немного расслабляюсь, а Сёма, напротив, все сильнее нервничает.
— Почему так мало?
— Больше не получится. На карте лимит.
Семен, матерясь, сгребает пачку денег, отшвыривает меня в сторону и убегает. Я больно бьюсь затылком о стену дома, но даже не чувствую этого — такое во мне облечение. Съезжаю в придорожную пыль. Истерика клокочет в горле, и гораздо безопаснее для жизни её выпустить, но… Что-то не дает. В груди огнем горит. Утратив контроль над собой, начинаю сдирать одежду, но и это совершенно бесполезно.
— Сюда, Ник… Юля!
В себя прихожу от того, что меня, не жалея, встряхивают. В тот же миг кислород, наконец, проникает в легкие, и я, опасаясь, как бы тот опять не закончился, начинаю взахлеб дышать. Из-за слез ничего не вижу… Мамочки. Все позади, да? Все в прошлом?!
— Ну, все! Все… Юль, чуть-чуть не успели.
— Н-наум Н-наумыч? А в-вы з-здесь к-какими с-судьбами?
— О, пришла в себя?
Решительно киваю, дескать, конечно! Но противореча сама себе, утыкаюсь в его плечо носом и начинаю реветь так громко, как лет сто уже не ревела. Некрасиво икая и размазывая по его безупречному пиджаку сопли.