Сильная и независимая
Шрифт:
— Ни фига себе! Стаська… Наумыч… — выглядывают из комнаты дети. — А мама не говорила, что вы приедете!
— Обсудите это потом, — шикает на внуков дед. — Вы, Наум, по каким напиткам?
— Да вообще по крепким, — почему-то нерешительно отвечает Наум, обводя настороженным взглядом пространство.
— Отлично! Неси, мать, мой коньячок!
— Говорил же, только вина бокальчик выпьешь! — возмущается мама.
— Так я чуть-чуть. Чисто гостя поддержать.
Я только и успеваю, что водить взглядом от одного действующего лица к другому и… недоумевать. Как… Как так вышло, что Наумов все бросил
Нет, признаю. Двадцать девятого Наум спросил, как будем Новый год праздновать. Но… Это было, блин, двадцать девятого! Да у любой нормальной женщины к этой дате уже давно все спланировано. Ну, вот что ему стоило поднять этот вопрос чуть раньше?! В общем, я ответила, что уезжаю к родителям. Наум нахмурился, но никакой альтернативы за этим не последовало. Может, понимая, что из принципа я бы один черт с ней не согласилась. Потому что обиделась, да… Потому что весь декабрь, как дура, ждала от него предложения встретить Новый год вместе. Но его не последовало. А теперь вон… Но как он узнал точный адрес? Неужели напряг СБ? А-йа-йа, Наум Наумович. Как-то это негуманно.
— Я тебе гуся положу, будешь?
Господи, как голос дрожит! Позорище. Осталось только расплакаться и в ножки броситься, дескать, спасибо, мил человек, что ты про меня вспомнил!
— Все буду. Чтобы вырваться, сутки, считай, просидел в офисе. Поесть некогда было.
Встав, накладываю на тарелку всего, да побольше. Может, у Наумова и изысканный вкус, но у нас в деревне все по-простому.
— Ну, за знакомство! — встает отец.
— Вроде же хотели старый год провожать? — лепечу я.
— Это успеется.
Чокаемся, малые, как всегда, приседают на уши Стаське. Папа о чем-то толкует с Наумом, а я только вожу все таким же растерянным взглядом от одного родного лица к другому и улыбаюсь, как дурочка.
Что поглаживаю Наумова по бедру, понимаю лишь когда он, накрыв мою руку ладонью, склоняется к ушку:
— Если не прекратишь — велик риск встретить Новый год на сеновале.
— Почему на сеновале? — изумляюсь я, с наслаждением вбирая в легкие разгоряченный аромат его кожи.
— Ну, мы же в деревне.
На языке вертится язвительное замечание, что как раз сеновала у родителей и нет. Но вместо этого я интересуюсь голосом, от сладости которого даже у меня самой сводит зубы:
— И как тебе?
— Офигенно.
— Этот салатик Юля готовила. По своему фирменному рецепту.
— Ты еще и готовишь? — Наумов бросает на меня хитрый взгляд.
— Алло! Я тебе вообще-то жарила яичницу, — искренно возмущаюсь я, недоумевая, откуда в мужиках берется эта пещерная потребность непременно определить свою женщину к плите. Ну, ведь у него есть свой личный, выписанный из самой Франции, повар! Мне, что ли, с ним тягаться?!
— Три раза. Я запомнил. Обвел эти дни в календаре в красный кружочек. А салат, и правда, хорош. Ты положила в оливье мандарины?
— Добавила в майонез мандариновый сок. И горошек взяла не из банки, а мороженый. Он вкуснее. И красивее, — вздыхаю, с наслаждением наблюдая за Наумовым и, кажется, даже понимая всех тех женщин, что целыми днями чего-нибудь стряпают. Есть
— Ну что, будем провожать старый год?
— Да-а-а!
— Наливайте, — бахает ладонью по столу папа.
Глава 26
Умные люди говорят, что пессимистам живется проще. Ну, вроде как, когда ты не ждешь от жизни ничего хорошего, то неожиданные моменты счастья воспринимаются острее, а неудачи — из разряда «ну, собственно, я так и думал». И пусть я не являюсь пессимистом в истинном понимании этого слова, я все же была готова к тому, что первый год после развода будет нелегким. Каким же было мое удивление, когда по окончании этого самого года я поняла, что по факту он оказался едва ли не лучшим в жизни! Столько хорошего произошло, мамочки… Я переехала в свою квартиру, где, наконец, почувствовала себя не приживалкой, а хозяйкой, запустила огромный бизнес, стала где надо — сильнее, а где надо — мягче. Смогла помочь детям выйти необожженными из нашего развода с их отцом и удалила всех токсичных людей из своего ближнего круга, что, впрочем, было не так уж и трудно, ведь все эти люди по счастливой случайности оказались Эдичкиными родственниками. Вы не представляете, насколько легче мне задышалось, когда я от них избавилась. Всем очень рекомендую! Не надо терпеть общество тех, кто вам неприятен, кто бы они ни были.
— Серый! Лешка, вставайте!
— Ну, чего ты разоралась? — стонет сынок, накрываясь подушкой.
— Того! Вы обещали, что подниметесь без проблем. И что? Ваше слово ничего не стоит, выходит?!
— Юлька, не пыли, — бормочет, проходя мимо, Наум, останавливаясь, чтобы меня чмокнуть. С наслаждением отдаюсь поцелую, на время забывая, что у нас вообще-то проблемка. — Я попрошу Муслима их забросить. По платной они за полчаса домчат.
Тут я, конечно, отстраняюсь, недовольно поджав губы. Кивком головы указываю на дверь, дескать, на два слова, и, рявкнув на сынишек «Вставайте! Быстро!», выхожу, плотно прикрыв за собой дверь.
— Ну, что опять? — вздыхает Наумов, верно считывая по моим упертым в бока кулакам, что я собралась скандалить.
— А то! Я же тебя просила — не надо их баловать.
В своем желании найти общий язык с моими детьми Наум порой заходит слишком далеко. Я же боюсь, как бы нам это впоследствии не аукнулось.
— Ну, какое баловство, Юль? Просто так быстрее и…
— Не надо быстрее. Здесь ездит автобус? Ездит. К тому же у нас был уговор — они остаются, только если…
— Да помню я, Юль, каким был уговор. Хорошо, скоро лето. И вопрос с доставкой парней к школе отложится на три месяца.
— Намекаешь на то, что мы могли бы обосноваться здесь? Не уверена, что это удачная мысль. Я целыми днями на работе, ты…
— И что? Детям из-за этого сидеть в городе? Ты чего, Юль? Что им там делать?
— Не знаю. Просто не хочу тебя напрягать… Ну и в целом… — бормочу бессвязно, не зная, как ему объяснить, что не те у нас отношения, как тут же вспоминаю! — Господи, Наум! Ну, что ты мне зубы заговариваешь, отвлекая от главного? С днем рождения тебя! Счастья, здоровья…
— Мы тоже хотим поздравить, — высовываются из-за двери две мальчишеских головы.