Сильнее ветра 2. Горизонт свободы
Шрифт:
– Я хочу увидеть Эйдена… Я хочу…
Настоящее время.
Наступила тяжёлая, томительная пауза, в которой нужно сделать несколько глотков кислорода. Я отчаянно сжимала веки, скребла ногтями велюровую обивку кресла и не хотела продолжать.
– Я соболезную твоей утрате, – разбил тишину вполне искренний голос доктора Кауфмана.
Молчание.
– Эмили, я ни к чему тебя не принуждаю. Мы можем перенести наш разговор…
– Нет! – резко распахнув глаза, опротестовала я. – Не
Доктор никак не отреагировал на мою резкость.
– Хорошо.
– Он появился сам.
– Сам?
– Да. Он появился сам. Но… – Я перевела взгляд на окно.
Снова пасмурно. Самое пасмурное лето в Чикаго.
– Наверное, я его позвала.
Полтора года назад.
Время – форма, обладающая уникальным, но очень жестоким свойством: останавливаться, когда нужно ускориться, и ускоряться, когда нужно замедлиться. Растянуть плохие моменты. И поставить на быструю перемотку счастье.
Но это не просто плохой момент. Это трагедия, породившая самую большую паузу жизни. Моей жизни.
Мир, в один миг потерявший краски.
Он слетел с орбиты. Самоуничтожился. Выгорел дотла.
На планете миллиарды людей, а я убила бы их всех ради того, чтобы ещё хоть раз заглянуть в родные глаза. Окунуться в их зелень. Раствориться в ней… И умереть…
Потолок. Белый идеальный квадрат. Я смотрела на него так долго и так часто, что знала каждую невидимую точку, трещинку.
– Милая, тебе нужно сесть и сделать пару упражнений, – ворвался в мои мысли голос сестры. Она повторяла это уже не первый раз, а реакцию получала всегда одну. Безмолвие. Угнетающее безмолвие.
– Эми, я прошу тебя. Нужно двигаться. Иначе… иначе восстановление будет гораздо дольше и тяжелее.
Безмолвие и потолок.
– Одного массажа недостаточно.
Потолок и безмолвие.
– Уже прошло три недели.
Три недели? Мне казалось, триста лет. Наверняка, именно так выглядел ад.
– Что мне сделать?
Уйти.
– Скажи, что мне сделать, чтобы помочь? Я просто не знаю… – В голосе снова были слёзы.
Мир сгорел у меня, а плакала она. Наверное, она должна была плакать, потому что я сгорела вместе с ним. Исчезла внутренне. Но осталась внешне. Такая странная метаморфоза – жить мёртвым. Два противоположных по значению слова. Стоящие рядом. Противоречащие друг другу.
– Господи, Эми, скажи хоть что-нибудь, я умоляю тебя! Ты ни с кем не разговариваешь. Мне придётся… – она запнулась. – Мне придётся принять меры.
«Принять меры». Какие?
– Твои ноги… Понимаешь, ты можешь остаться хромой, если не будешь выполнять упражнения.
Я повернула к ней голову. Кэти стала хуже выглядеть. Похудела. Посерела. Постарела. Из-за меня. Всё случилось из-за меня.
А если бы она узнала, что я мысленно вскрыла себе вены…
Двадцать пять раз.
Что она сделала бы? Вряд ли дала бы нож в руку.
В палате не находилось ничего, чем можно было осуществить задуманное. Из ванной комнаты убрали зеркало. А ведь я не могла даже дойти до него, чтобы разбить и реализовать
– Мне плевать на ноги, – я впервые заговорила с Кэти с того рокового дня. Сестра затаила дыхание, ожидая продолжения, которое ей совсем не понравится. – Я не хочу жить без него. Если ты прямо сейчас введёшь мне большую дозу адреналина… – Я сжала в кулак край одеяла. – Я скажу тебе спасибо.
Кэтрин застыла. Серые глаза распахнулись до невероятных размеров. Черты красивого лица исказила мука.
«Чему ты удивляешься? Удивляться должна я. Тому, что ты можешь представить меня… без него».
– Не говори так, – прошептала она, из последних сил сдерживая слёзы. – Ты справишься. Ты обязательно справишься.
Очередная бессмыслица.
– Тебе нужно отдохнуть.
Одно и то же. Отдохнуть. Догадывались ли они, что отдых – это невероятно утомительный процесс? Скорее всего, нет. Потому что они не отдыхали. Они не могли отдыхать, потому что неустанно повторяли, что отдыхать нужно мне.
– Может, хочешь посмотреть фильм? – неуверенно предложила сестра. – Я принесу планшет.
Нет. Потолок гораздо интереснее.
– Хорошо, – не дождавшись от меня ответа, она поднялась. – Поспи. Я вернусь через час.
«Не возвращайся».
Оставшись в привычном одиночестве, я закрыла глаза, чувствуя собирающуюся в уголках глаз влагу.
Я не могла подойти к окну, увидеть погоду, других людей. Чтобы встать, в первую очередь нужно желание, и Фрэнк изо дня в день повторял мне это как мантру. А я не могла думать ни о чём, кроме Эйдена. Я до сих пор не верила, что его нет. Мне казалось, что с минуты на минуту откроются двери, он влетит в палату и объявит, что все эти события – страшный сон. Что я была в коме и, очнувшись, стала медицинским чудом. А он всё это время ждал меня, сходил с ума, боялся… Вариантов было немного. Но в каждом из них он был жив.
Это жестоко. Жестоко лишить жизни такого человека, как он. Потрясающего. Невероятного.
Я умерла бы вместо него. Я вышла бы на перекрёсток, вызвала бы демона и продала бы душу в обмен на его жизнь. Но в нашей действительности демоны не существовали. После его ухода в нашей действительности не осталось ничего, ради чего я смогла бы вновь почувствовать хоть что-то, кроме невыносимой боли и удушающей пустоты.
– Она говорит, что я справлюсь, – стискивая пальцами одеяло, прошептала я. – А я не хочу справляться. Хочу уйти следом за тобой. Ты хотел бы этого? Конечно, нет. Ты сказал бы жить. Но я не могу жить ради тебя, Эйден.
Я не могу жить ради тебя без тебя.
– Это не жизнь. Я ощущаю пропасть… Холодную, бездонную. Мне всё время плохо. Меня словно одолела неизлечимая болезнь, которая не убивает, а только мучает. Пытает… Ты снишься мне во снах, и я не хочу просыпаться, потому что там я могу видеть, слышать… трогать… Я не хочу возвращаться в этот мир. В эту реальность. Она исказилась с твоим уходом, померкла. Я умерла вместе с тобой.
Я закрыла глаза. Так легче думать. Так легче представить.