Сильнейшие
Шрифт:
— Ни за что. Не обманывай себя. Не могу и не хочу быть иным.
Полукровка сжал зубы, отвел глаза. Вот, значит, как…
— Огонек…
Мотнул головой, ожесточенно:
— У меня есть имя!
— Какая мне разница?
— Я не…
Рука оборотня сомкнулась на его локте, довольно грубо:
— Думаешь, я забуду перепуганного детеныша из леса? Плевать, кто ты!
— Пусти! Я был им…
— А стал чем-нибудь? Кроме тени этих…
— Пусти!
— Что ты все оглядываешься?! Ждешь своих северян?
Огонек вырвался наконец.
— Я
Прикрыл глаза, пытаясь прогнать видение — мертвые тела, устилающие долину Сиван. И, хуже — тела на лестницах и уступах Тейит. Прошептал:
— Я пойду… не хочу… крови.
— Сила Юга стоит на крови.
Мальчишка промолчал. Кайе поднялся:
— Всё, — положил руку на плечо Огонька: жест, привычный для обоих уже. — Они скоро уедут. Сначала свита этих, потом соберутся рабочие.
— Ты Лачи не знаешь… Не думаешь ли, что он так просто стерпит все, что ты ему наговорил?
— Я понимаю. Но сейчас он ничего не может. Даже если нарушит договор… мы сильнее их. Побеждает всегда сила.
— Или хитрость.
— Хитрость их сорвалась… Или нет? — резко развернул Огонька к себе.
— Отпусти, — попросил тот устало, не желая прикосновений. — Я и сам ничего не знаю. Боюсь уже думать… Но я — камешек, выброшенный с доски.
Они шли медленно, и остановились недалеко от палаток южан. Заметив нерешительность Огонька, айо спросил:
— Чего ты боишься? Снова придти к нам? Ты жил у нас достаточно долго, чтобы не испытывать страха.
— Или наоборот… Позволь, я все-таки расскажу тебе кое-что.
Кайе кивнул и уселся на устилавшую землю хвою. Огонек пристроился напротив. Но не слишком близко.
— Мое имя Тевари. Моя мама была из эсса. Ее звали Соль.
Слегка исказилось лицо, трудно было — обрывки, которые возникали перед глазами, мальчик пытался связать со словами женщины-северянки. А полностью память так и не вернулась — и вряд ли вернется. Все равно… теперь это не имеет значения.
— Соль…. Отец оставил Асталу из за нее. Они жили в лесу… Отец прозвал меня — Лисенок. Из-за волос. Он был… был — айо… я помню его браслет. И смех… Моего отца звали Тахи.
— Тахи, — задумчиво откликнулся юноша. — Этот человек служил моему отцу… я не видел их никогда.
Огонек отдышался и продолжал, медленно, словно вглядываясь внутрь себя.
— Я… Мне, похоже, двенадцати весен не было, когда загорелся лес. Мы жили там вшестером. Я помню — Киуте, ласковая, веселая… Пожар охватил лес, и звери… отец и Киуте остались. Они остановили огонь. В Тейит я узнал, что зажег его — ты…
Южанин весь подобрался, будто готовясь к прыжку. Но не двинулся с места.
— Ты, ради золота реки Иска… — Тевари-Огонька передернуло, — Мы бежали по лесу… потом мама упала… а я… я кинулся к ней… может быть, я ударился головой — не знаю. Но похоже на то… — жалко улыбнулся собственной шутке.
— А потом ты попал туда? В башню? — тихо спросил Кайе. Мальчишка вспомнил — таким оборотень был, когда слушал песни…
— Наверное… я так и не вспомнил, что произошло. Тот человек… эсса. Он говорил мне, что не видел таких, как я. Наверное, это про Силу. Он пытался понять, почему я такой…
По щекам вновь потекли слезы. Стыдно — в пятнадцать весен…
— Он как-то сказал: тебя не тронули звери. Значит, он нашел меня там…как у дикарей нашли эсса. По выплеску Силы…а мать…погибла, наверное. У реки Иска — три с лишним года назад.
Перевел взгляд на долбившего сухой ствол дятла, постарался незаметно вытереть щеку.
— Ты сказал… в тех местах умер твой отец. И мой, значит, там же… Я не помнил ничего. Я и сейчас плохо помню.
— Кем ты видишь меня?
Вопрос сбил Огонька с толку. Он тронул языком губы, обдумывая ответ. Стало не по себе.
— Я не могу тебе врать. Я не понимаю. Плевать, что говорят северяне… я привязался к тебе сильнее, чем думал. Не только за подаренное пламя… хотя и мечтал разорвать нашу связь. Но я не раз думал также, что тебе… не следует жить.
— А сам — хочешь этого? Чтобы меня не было больше?
— Не знаю. Не спрашивай… — почти с мольбой поднял глаза: — Я очень устал.
— А я должен знать, кого забираю на юг, — он, кажется, и мысли не допускал, что ему могут соврать.
— Не хочешь — не забирай, — пробормотал вконец вымотанный подросток, и услышал:
— Я должен.
Южане сразу обступили обоих, заговорили — гортанные их голоса казались уставшему подростку возгласами диких птиц. На него самого почти не смотрели — привели и привели… Потом будет время во всем разобраться, а сейчас последнее, что заботит — полукровка, который еле держится на ногах. Ах, они же не знают, подумал Тевари.
— Кто это сделал? — высокая тонкая женщина едва не ткнула пальцем в розовый рубец на месте страшной раны. Кайе отвернулся, угрюмо.
— Хватит. Я хочу спать. Выставьте часовых у лагеря…
— Не считай нас детьми. Нам нужно ехать, пока солнце не вошло в силу…
— Мы будем говорить крысам, что им делать — а не удирать от них. Огонек, пошли.
Направился к маленькой палатке… судя по всему, никто не осмелился разделить ее с оборотнем. И сам Огонек боялся заходить в палатку — как в логово хищника; раньше, напротив, страхи уходили, а сейчас…
— Ну? — юноша обернулся устало. Какая бы там Сила не шла через него в мир, он все же был и человеком. Измученным не менее полукровки. Тевари набрался храбрости и, пригнувшись, шагнул внутрь, в полутьму. Стянул с ложа одну из шкур, соорудил себе постель у другой стены палатки. Кайе этого не видел уже. Он, как вошел, просто упал на ложе и заснул мгновенно.
Зато с Тевари усталость мигом слетела.
«Я же… еще вчера стоял против него с оружием в руке. Он же знает про Ши-Алли!» — завопил кто-то в голове Огонька. Полукровка едва не растолкал оборотня, чтобы только тот не спал так беспечно.