Сильвин из Сильфона
Шрифт:
Наконец Сильвин увидел Старикашку вблизи. Тот с парадной медлительностью поднялся на сцену и проследовал к головастому микрофону. Сильвин, чувствуя пульсацию сердца во всем теле и вяжущий привкус во рту, приник к экрану телевизора. Глаз мэра он не увидел — слишком много солнца, но не было сомнений, что новоявленный император ни о чем не догадывается — чересчур безмятежен, на его лице нет ни единого признака опасения за свою жизнь. Неужели сейчас Сильвин станет свидетелем самой ужасной трагедии за всю историю Сильфона?!
Старикашка житейским движением подчинил себе микрофон, определив ему необходимую высоту и угол наклона, и поздоровался с бурлящей людской массой, вскинув вперед, как было принято у древних римлян, правую руку Далее он всего несколькими мастерскими
Пока мистер Colgate напряженно вслушивался в шипение частот, пытаясь понять, что происходит на площади, этажом выше, прямо над ним, в голой комнате с единственным столом, у лэптопа и нескольких таинственных электронных приборов, опутанных проводами, колдовали трое в одинаково скучных костюмах. Из динамиков компьютера слышался шум площади и напевы мэра, продолжающего свою пламенную арию.
Добавь помех! — потребовал один из костюмов, и другой коротко сыграл длинными пальцами на клавишах клавиатуры. Хорошо. Сейчас начнем. Приготовились. Поехали! Что-то щелкнуло, мэр в динамике запнулся, но тут же, как ни в чем не бывало, продолжил свою речь, хотя другим голосом и на другую тему, а посторонние шумы резко трансформировались. Теперь на экране компьютера вразнобой подпрыгивали две шкалы звуковых дорожек — прежняя и та, которая только что была активирована.
Надеюсь, он повелся! — произнес костюм, который здесь распоряжался. А куда он денется с подводной лодки? — ответил тот, который следил за работой аппаратуры. К чему это все? Надо было просто его хлопнуть! — высказался третий костюм, который до этого безучастно стоял у окна. — Бесят меня все эти новомодные штучки!
Старикашка, тем временем, закончил свое пафосное вступление и в последующие пять минут тщетно успокаивал захлебывающуюся в радости площадь. Стихия бушевала, неистовствовали флаги, на громадном мониторе транслируемая картинка больше напоминала репортаж с футбольного стадиона, где тысячи воодушевленных победой фанатов в шквальном порыве благодарили своего кумира за решающий гол. Это был триумф, даже VIP-трибуна разом поднялась с мест и безудержно аплодировала, отбивая ухоженные ладони.
Тут многоуважаемые оппоненты вменяют мне в вину, — продолжил мэр, перекрикивая на первых словах шум, — что я устроил День города накануне выборов якобы для того, чтобы этаким запрещенным приемом резко поднять себе рейтинг. Это неправда, и я хочу вам это доказать!..
Какой-то незримый диссонанс почуял мистер Colgate, что-то странное в окружающей обстановке. Он огляделся, прислушался и внезапно поймал это несоответствие: что-то нескладное было в шуме, доносящемся из окна, и уличном фоне в динамиках радиоприемника. Вроде бы и там, и там одно и то же — присутствие нескольких тысяч людей, но все время ощущается какое-то легкое, как взвесь на дне коллекционной бутылки, различие, будто оба события происходят в разных местах и с разными людьми. Впрочем, слишком задумываться над этим он не захотел, тем более что несколько лет назад, когда мэр выступал на этой же площади примерно перед таким же количеством людей, мистер Colgate избавлялся от наличных на Карибах в компании одной бывшей монашки
Наверное, пора! Он сжал мобильный телефон в своей руке и прикоснулся пальцем к смертельной кнопке. Сейчас же он ощутил страх, который огненной лавой разлился по жилам, хотя этот страх только разгорячил кровь, придал решимости во что бы то ни стало завершить начатое.
Запись 17
Сильвин продолжал смотреть репортаж с площади Согласия. В горле уже стоял кусок свинца, во рту не осталось ни молекулы влаги. Больше всего на свете ему сейчас хотелось все бросить, куда-нибудь сбежать, далеко-далеко, например, воспарить над Сильфоном, оставив внизу всю мерзость жизни, зарыться лицом в облака, чтобы ничего не видеть, залить уши расплавленным ветром, чтобы ничего не слышать, и никогда больше не возвращаться. Но то, что происходило на экране, вопреки всему, всецело удерживало его внимание.
А дело в том, что по настоятельному приглашению Старикашки на сцену уже поднимались оппозиционеры — несколько известных политиков и крупных предпринимателей, которые до этого сидели компактной общиной и с кислыми лицами наблюдали за происходящим. Идите сюда, все идите! Весь этот сектор! Я прошу! Нет, я требую! С женщинами идите! С охраной идите! Не стесняйтесь, не укушу! Поднимайтесь же, скорее! — запанибрата подбадривал мэр.
Сильвин еще не верил своему глазу, но на помост уже карабкался по крутым ступенькам позирующий каждым своим мускулом Артист, далее — приятно смущенный генерал, потом перепугавшийся тучный Мистификатор, еще растерявшаяся темнокожая Мармеладка, с которой предводитель столичных, видимо, боялся расставаться, и с ними — друзья, консультанты и охранники.
Вскоре сцена до отказа заполнилась людьми. Здесь была представлена вся палитра политической конкуренции Силь-фона, включая привычных аутсайдеров предвыборной гонки — местных красных, черных зеленыхи ЛигуБожьего храма, ныне прожорливой оравой примкнувших к коалиции Артиста. По всему было видно, что для многих, взошедших на помост, такой поворот событий явился полной неожиданностью. Народ на мостовой, который Старикашка всего за пятнадцать минут присутствия на сцене успел окончательно обратить в свою веру встретил его недругов неодобрительным гулом и пронзительным свистом.
Итак, будем справедливыми до конца, — заявил действующий мэр, решительными жестами заставляя площадь замолчать. — Сколько я говорил до этого? Минут пятнадцать? Что ж, давайте, друзья, наберемся терпения и предоставим возможность моим почтенным оппонентам поздравить нас с Днем города. Будьте любезны! И Старикашка с учтивостью джентльмена пригласил к микрофону своего главного соперника — Артиста.
Это провокация! В случае победы, нам абсолютно точно пришьют незаконную агитацию и, признают результаты выборов недействительными! — шепнул на ухо сгруппировавшемуся в клубок нервов Мистификатору один из его советников. На другое ухо ему сообщил начальник его охраны: У мэра под доспехами бронежилет — вон лямка видна. Что-то здесь не так!
Но Артист, ни на кого не глядя и не собираясь испрашивать разрешение, с пластикой виртуоза мизансцены уже подплывал к микрофону, уже открывал рот в первом приветственном па. В дебюте речи он все время спотыкался, но постепенно нащупал вдохновение экспромта и вскоре вошел в роль так, что произнес один из самых захватывающих монологов в своей жизни. С одной стороны, это был пустой набор красивых премудростей, псевдологичных утверждений и прочей казуистики, но с другой — все эти моллюски, которые копошились у его ног, крикливые глупые мягкотелые твари, были настолько беззащитны перед простейшим кодированием, что для их перевербовки требовалось всего-то всучить каждому по палочке сахарной ваты и китайскому презервативу. Артист орудовал тем же шулерским репертуаром, что и мэр, но более пластично, с колоритной столичной патетикой, поэтому обаяние его легендарной личности уже нависло над площадью, уже затуманило умы наиболее подверженных гипнозу.