Сильвия и Бруно
Шрифт:
Я поправил ее, заметив, что точнее будет сказать «ползают».
— Нет, он не побежал, — возразил рассказчик, — и не пополз. Он именно пошел, как какой-нибудь мутант. А еще он широко разинул пасть…
— А это еще почему? — спросила Сильвия.
— Потому что у него зубы не болели, вот почему! — отвечал Бруно. — Неужели ты ничегошеньки не можешь понять, пока я тебе не объясню! Ну, слушай! Если бы у него болели зубы, он, понятно, опустил бы голову — вот так, — и ему пришлось бы перевязать челюсти большущим белым
— Если бы он только смог найти одеяло, — опять возразила Сильвия.
— Да разумеется, одеяло у него было! — стоял на своем ее братик. — Неужто ты думаешь, что Крокодил отправляется на прогулку без одеяла? Так вот, Крокодил пошевелил бровями. И Козел уфасно испугался, потому что очень боялся его бровей!
— Бровей? А я бы ни за что их не испугалась! — воскликнула Сильвия.
— Думаю, и ты тоже как миленькая испугалась бы их, если только увидела, как Крокодил шевелит ими. А он шевелит ими вот так! А Человек все прыгал и прыгал, пока наконец не выскочил из ямы.
Сильвия опять удивилась: столь резкие перескоки с одного персонажа на другой совсем сбили ее с толку.
— …выбрался из ямы и отправился на поиски Козла. И услышал хрюканье Льва…
— Но Львы не хрюкают, — заметила Сильвия.
— А этот хрюкал, да еще как, — возразил Бруно. — И пасть у него была огромная, как комод. Вот Лев и кинулся за Человеком, чтобы сожрать его. А Мышонок погнался за Львом.
— Но ведь Мышонок, кажется, погнался за Крокодилом, — заметил я. — Не мог же он гоняться за ними обоими сразу!
Бруно вздохнул, что ему попалась такая дотошная аудитория, но принялся терпеливо объяснять:
— Так и есть, он погнался за ними обоими, потому что они бежали в одну и ту же сторону! Так вот, сначала он схватил Крокодила, а Льва упустил. А когда он поймал Крокодила, как вы думаете, что он сделал, а? Подсказываю: у него были с собой щипцы!
— Даже не знаю, — отвечала Сильвия.
— О, этого никто не угадает! — весело воскликнул Бруно. — Так вот, он взял и выдернул у Крокодила зуб!
— Какой такой зуб? — удивленно спросил я. Но Бруно ничуть не смутился:
— Разумеется, тот самый, которым тот хотел схватить Козла!
— Ну, об этом трудно судить, — заметил я, — пока не выдергаешь все зубы до единого.
Бруно весело рассмеялся и, напевая что-то себе под нос, принялся раскачиваться на своем стебельке:
— Так и есть… он… выдернул… у Крокодила… все… зубы… до единого!
— Но как же Крокодил позволил ему это? — изумленно спросила Сильвия.
— А ему деваться было некуда, — отвечал неумолимый рассказчик.
Тогда я решил задать ему другой вопрос:
— А что стало с Человеком, который сказал Козлу: «Можешь подождать, пока я не вернусь?»
— Он
— И все же — что стало с тем Человеком?
— Ну, на него прыгнул Лев. Но прыгнул ужасно медленно, так что летел целых три недели…
— И что же, Человек все это время ждал? — изумился я.
— Нет, разумеется! — отвечал Бруно, спускаясь вниз головой по стеблю наперстянки. История, как видно, подошла к концу. — Он успел продать свой дом и собрать все вещи, пока Лев все летел и летел к нему. А потом он уехал и поселился в другом городе. И Лев по ошибке сожрал вместо него кого-то другого…
Это, как видно, и была Мораль: по крайней мере, Сильвия объявила лягушкам:
— История окончена! Но что из нее следует, — добавила она, обратившись ко мне, — я и сама толком не могу понять!
Я тоже не вполне понимал такое странное резюме; более того, мне ничего не приходило на ум. Но лягушки, как оказалось, были очень довольны: есть Мораль или нет, им было все равно! Они хором воскликнули: «Кватит! Кватит!» — и тотчас попрыгали в лужу.
Глава двадцать пятая
ПРИВЕТ ТЕБЕ, ВОСТОК!
— Вот уже неделя, — заметил я три дня спустя, — как мы с тобой узнали о помолвке леди Мюриэл. Я думаю, мне в любом случае следует нанести ей визит и поздравить ее как подобает. А ты не хочешь поехать со мной?
На лице Артура мелькнула тень печали.
— Когда ты собираешься уезжать? — спросил он.
— В понедельник, первым поездом.
— Что ж, ладно, я тоже поеду с тобой. В самом деле, было бы как-то странно и не по-приятельски не поздравить ее. Но сегодня еще только пятница. Дай мне время прийти в себя — ну хотя бы до воскресенья. Мне кажется, к тому времени я окрепну духом.
Закрыв одной рукой глаза, словно стыдясь слез, блестевших на его щеках, Артур протянул другую руку мне. Пожав ее, я почувствовал, что его бьет нервная дрожь.
Я попытался было найти слова, чтобы приободрить и утешить друга, но они показались мне столь жалкими и холодными, что я предпочел промолчать.
— Спокойной ночи! — проговорил я на прощанье.
— Доброй ночи, дружище! — отвечал он. В его интонации я уловил глубокую мужскую скорбь — знак того, что он изо всех сил борется с величайшим несчастьем, разбившим его жизнь, и что, постепенно поднимаясь по обломкам своего погибшего «я», он непременно достигнет чего-то более высокого!