Сильвия и Бруно

Льюис Кэрролл

— И как же закончилась та самая последняя Охота на подростков? — полюбопытствовал я.

— Видите ли, она привела к скандальному спору между двумя колледжами. Дело в том, что директор другого колледжа тоже дотронулся до студента почти одновременно с нашим сфероидальным героем, так что никто не мог решить, кто же из двух директоров первым завладел им. Спор получил огласку в печати, мы утратили доверие клиентов, и Охоту на подростков пришлось прекратить. Ну вот, я рассказал вам практически все о том безумии, с которым мы боролись друг с другом, чтобы заполучить смышленого ученика, словно ученики — это антикварные вещи, распродаваемые с аукциона! И когда безумие достигло своей кульминации, а один из колледжей публично объявил о намерении выплачивать стипендии по тысяче фунтов per annum [30] , один из наших туристов привез манускрипт со старинной африканской легендой. Кстати, у меня при себе есть

ее экземпляр. Если угодно, я могу перевести ее для вас. Хотите?

30

Ежегодно (англ).

— Очень… Продолжайте, прошу вас, — сонным голосом отозвался я.

Глава тринадцатая

ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ ТОТТЛС

Господин неспешно развернул манускрипт, но, к моему изумлению, вместо того, чтобы читать его вслух, принялся петь мягким мелодичным голосом, раздававшимся в зале.

«Подумай, тыща фунтов в год — Совсем немаленький доход!» — Воскликнул Тоттлс. — «Эх, молодежь! Ты с ним безбедно проживешь! Жена для мужа — не беда, О том не стоит и вздыхать». «Но для жены глава всегда — Муж!» (Вот что он хотел сказать…) Медовый месяц пролетел, А молодые — не у дел. И вскоре теща во всю прыть Спешит их счастье разделить. «У вас — солидный капитал: А это, дети, благодать…» «Само собою…» — пробурчал Тоттлс. (Вот что он хотел сказать.) Он тотчас снял роскошный дом И ложу в Ковент-Гарден. Там Текли их денежки ручьем В карманы плутам и друзьям. За домик в Лондоне пора Три сотни фунтов им отдать… А Тоттлс ликует: «Жизнь — игра! Да!» (Вот что он хотел сказать.) Богатством вдрызг обременен, Тоттлс распотешил простаков: Купил игрушку-яхту он, Завел и дюжину стрелков, И дачу — там, на Хайлэнд-Лох, И лодку — краше не сыскать… «Как надоел мне гэльский „ох“! Ах!» (Вот что он хотел сказать.)

В этот момент или, лучше сказать, паузу между погружениями в пучину сна я внезапно понял, что глубокие басовые ноты, разбудившие меня, исходили не от Господина, а от Французского Графа. Тем временем почтенный джентльмен продолжал рассматривать манускрипт.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать! — проговорил он. — Я просто хотел убедиться, все ли слова я смогу перевести на английский. Но теперь я готов начать. — И он прочитал мне следующую легенду:

«В некоем городе, находящемся в самом центре Африки, куда редко заглядывают путешественники, местные жители всегда покупали яйца — а яичный коктейль при таком климате составлял их насущную потребность — у Купца, каждую неделю приезжавшего и останавливавшегося у городских ворот. Всякий раз, когда Купец появлялся в городе, люди теснились вокруг него и наперебой раскупали яйца, так что самое плохонькое яйцо в его корзине по цене равнялось двум, а то и трем верблюдам. И с каждой неделей цена на яйца все росла и росла. Но жители продолжали пить яичный коктейль, удивляясь, куда же уходят все их деньги.

И вот однажды они собрались на совет. И поняли, какими ослами они были до сих пор.

И вот, когда Купец опять приехал в город, его встречал всего один Горожанин. Он крикнул Купцу: „Эй ты, крючконосый хитроглаз, тощая бородища, почем эти яйца?“

Купец отвечал: „Я могу продать их хоть все по десять тысяч пиастров за дюжину“.

Горожанин кашлянул и сказал: „Я предлагаю тебе по десять пиастров за дюжину, и ни монеты больше, о отродье бесчестных предков!“

Купец почесал бороду и отвечал: „Хм! Лучше я подожду, пока появятся твои приятели“. И он стал ждать. А Горожанин стоял возле него. И они все ждали и ждали…»

— На этом манускрипт обрывается, — пояснил Господин, бережно сворачивая его. — Но и того, что мы слышали, вполне достаточно, чтобы открыть нам глаза. Мы убедились, какими

простаками мы были, покупая своих учеников точно так же, как жители того городка покупали яйца, — и разорительная система была тотчас отменена. О, если бы нам удалось отменить вместе с ней и многие другие обычаи, которые мы переняли у вас, вместо того чтобы обратиться к здравому смыслу! Увы, все было совсем не так. Но что действительно погубило мою страну и заставило меня покинуть родной дом — так это введение во всех сферах жизни и даже в армии Теории Политической Дихотомии!

— Надеюсь, я не слишком обременю вас, — спросил я, — если попрошу объяснить, что вы понимаете под Теорией Политической Дихотомии?

— Отнюдь! Вовсе не обремените, — любезно отвечал Господин. — Напротив, мне очень приятно беседовать со столь внимательным слушателем. У нас все началось с того злополучного отчета, который привез один весьма уважаемый государственный муж, проживший некоторое время в Англии и решивший познакомить нас с тамошними делами. У вас признано политической необходимостью (в чем он уверял нас, а мы ему поверили, хотя ни о чем подобном до сих пор не слышали), чтобы во всех сферах жизни существовали две партии. В политике же, по его словам, вы сочли нужным учредить две партии, которые называются «виги» и «тори».

— Это, вероятно, было довольно давно? — заметил я.

— Да, с тех пор прошло немало времени, — подтвердил мой собеседник. — Такова, по его словам, политическая система, сложившаяся на Британских островах. (Если я в чем-то ошибаюсь, поправьте меня. Видите ли, я говорю обо всем этом со слов нашего сановного путешественника.) Так вот, эти две партии, одержимые хронической ненавистью друг к другу, по очереди возглавляли правительство; и партия, оказавшаяся не у власти, получила название оппозиции. Верно?

— Да, именно так она и называется, — подтвердил я. — С тех пор, как у нас возникла парламентская система, всегда существовали две партии: одна — у руля власти, другая — в оппозиции.

— Так вот, задачей «рулевых» (если их можно так называть) было стараться сделать все, что в их силах, для процветания нации во всех сферах, будь то вопросы войны и мира, экономические договоры и прочее. Верно?

— Вне всякого сомнения, — отвечал я.

— А задачей оппозиционеров (так уверял нас путешественник, хотя мы поначалу относились к нему с недоверием) — мешать «рулевым» добиться успеха во всех этих областях?

— Критиковать их и указывать на их ошибки, — поправил я Господина. — Было бы весьма непатриотично мешать правительству в его усилиях во благо нации! Мы всегда считали патриотов величайшими из героев, а непатриотичность — худшим из всех зол на свете!

— Прошу прощения, — вежливо перебил меня почтенный джентльмен, доставая записную книжку. — Я сделал кое-какие выписки из писем, которыми мы обменивались с этим «путешественником», и, если позволите, мне хотелось бы освежить в памяти — хотя я совершенно согласен с вами… Вы говорите, худшее из зол — это… — И Господин запел опять:

Но худшее из зол людских — Счета (о, Тоттлс знает их!). Коль денег в банке ни гроша — Понятно, что болит душа. Жене опять мотать не лень, А Тоттлсу впору помирать: «Ты стоишь двадцать фунтов в день Мне!» (Вот что он хотел сказать.) «Зато гостиная — бог мой! Я не мечтала о такой, Но мама все твердит свое: Не обойтись вам без нее! А диадема — блеск! К тому ж Купец сулил мне подождать, Но счет прислал…» — «Цыц! — рявкнул муж. — Дрянь!» (Вот что он хотел сказать.) Не в силах вынести жена: Упала в обморок она. И теща, делом не шутя, Спешит спасать свое дитя. «Дай соль! О, ты убьешь ее! Ах, Джеймс, не вздумай укорять: Она — дитя!» А Тоттлс — свое: «Дрянь!» (Вот что он хотел сказать.) «Я был осел, осел точь-в-точь, Что выбрал в жены вашу дочь! Вы разорить нас помогли! Вы нас до ручки довели! И каждый новый ваш совет Лишь мотовству служил опять…» «Тогда зачем…» — «Цыц! — Тоттлс в ответ. Цыц!» (Вот что он хотел сказать.)