Силы Хаоса: Омнибус
Шрифт:
Теперь он жаждал возмездия. Возмездия этой ревущей неуклюжей твари, которая вырвалась из сердца Источника, вся в шрамах и стонущая от неведомых диких побоищ, затмевающая звезды и расталкивающая луны, и врезалась прямо в новый дом Архендроса.
Именно в такие моменты Архендрос почти что завидует более простодушным собратьям, что поклоняются своей Княгине, самым простым и безжалостным образом перегружая свои нервные окончания. Он иногда нанимал таких созданий в Шелковую Кавалькаду, и хотя их глупые ужимки в бою или при отправлении культа вызывали у него усмешку, по крайней мере, их крайняя развязность позволяет легко переносить подобные разочарования.
С
Архендрос уже настигает чудовище, выбирается из шлейфа обломков, который оно тащит за собой. Его шкура явно когда-то была домом для меньших существ: среди тянущихся по коже и словно кровоточащих трещин Архендрос может разглядеть нечто похожее на здания, покрывающие ее коркой и перемежающиеся непонятными штуковинами, которые выглядят как крепления для цепей огромной длины. Кто-то владел этим существом.
У Архендроса рождается идея, которая может оказаться лучше, чем месть. Он размышляет над ней, наблюдая, как чудовище прорывается через рой кровавых сгустков с остров величиной, шипящих и покрытых струпьями, и облаченные в бронзу демоны, сидящие на них, яростно ревут, когда столкновения уничтожают их.
Возможно, это существо — не только причина его проблемы, но и решение к ней? Что за скакун бы из него получился! Наверняка на его поверхности есть какое-то сооружение, которое можно сделать своим новым дворцом, и…
Нет. Подлетев ближе, он уже может ощутить сотрясения от попыток зверя вытолкнуть себя в тусклое реальное пространство. Без чистого безумия из глубин Источника, которое поддерживает его существование, бремя внешней реальности сокрушит его. Он уверен, что трещины на шкуре уже расширяются, и видит, как угасают его цвет и жизненная сила. Что толку от скакуна, чье первое путешествие станет ему смертным приговором?
Надо уходить. Пора вернуться во внешнюю галактику, пора заново собрать Шелковую Кавалькаду и начать труды с нуля. Возможно, Слаанеш проверяет его не обилием наслаждений, но их отсутствием. Или, возможно, оно просто смеется над ним. Кто знает?
Угасающее красное существо, накренившись, пролетает мимо пустотелого мира, связанного из разрушенных боевых кораблей при помощи веревок из кожи их экипажей. Архендрос отворачивает лицо, когда существо внутри сферы насмешливо окликает его старым именем, которое, как он думал, сгинуло и забылось. Значит, теперь ему надо спрятаться среди шлейфа обломков от роя существ, состоящих из радужных крыльев, соединенных влажными кишками, которые кричат и проклинают красное чудовище. Гордость — это, конечно, хорошо, но лучше не привлекать к себе внимания, пока он не доберется до какого-нибудь другого своего жилища и откроет его арсенал.
Что ж, пора. Вздохнув про себя, слишком занятый обдумыванием планов, чтобы гнаться за местью, Архендрос Шелковый Шепот поворачивает назад, оставляя Ульгута реветь и слепо мчаться по своему пути.
Ощущение можно сравнить с чувствами пловца, угодившего в бурное течение — он беспомощен, его куда-то несет и кувыркает. Ульгут попал на край великой внешней бури
У долговязого мужчины с бугрящимися от мышц руками нет имени. Нет его и у землистокожей женщины, которой недостает зубов. Как и у бледной девочки, кисть руки которой из-за какого-то давнего несчастного случая превратилась в морщинистый огрызок. Как у всех бессловесных, голых, жалких существ, ползущих по склону холма, через пыль и мусор, под нависающим над ними небом из красно-серого камня.
Они лежат вокруг рва, который выдалбливали в земле по плану, нарисованному последним Хозяином ожогами и шрамами на собственном брюхе. Рабы трудились вплоть до первого толчка. Теперь они лежат, скуля и цепляясь за землю, слыша, как земля где-то вдали сотрясается от нового удара. Через миг земля под ними вспучивается — это проходит ударная Волна, подбрасывая их в воздух, в пыль и ветер, а затем они падают и снова лежат, задыхаясь, пытаясь вцепиться покрепче или найти более устойчивое положение. Все это время люди молчат. Рабы пережили много бед, и, пока неясно, что это за чудовищные сотрясения, они понимают, что лучше им не шуметь. Но потом высокий мужчина начинает кричать.
От толчка Волны он угодил ногами в ров. Символ Хозяина еще не закончен, поэтому человек остался жив, однако теперь его охватило чувство, будто кости стоп начали извиваться. Он испускает вопль. Надрывно вдыхает и кричит снова. Рабы вокруг стараются отползти подальше, подчиняясь рефлексу, выработанному ими из-за Хозяев, которые наказывают всех без разбора.
Но однорукая девочка, со стоном переведя дыхание, осознает: кто-то (она не может думать о нем, как о «высоком» или «широкоплечем» или как-то вроде того — имена рабов были стерты так тщательно, что их разумы отбрасывают прочь все, что могло бы сойти за имя) кричит, и ни один Хозяин не появился. Она отваживается поднять голову и поэтому становится первой, кто видит — когда налетает ветер и частично развеивает пыль — что небо обратилось в камень.
Знакомое ей пляшущее небо варпа теперь закрыто невероятно высоким потолком из тверди — ржавым, бледно-красным, неровным и грубом, как старое лицо. Перевернутые горы нависают над ними, как зубья хозяйского меча, вверх тянутся ущелья, равнины расцвечены сумеречными пятнами, похожими на кровоподтеки.
Это каменное небо выгнуто. Его центр — выпуклый, как беременное брюхо одной из тех безглазых, безъязыких женщин на фермах Хозяев. Не плоский потолок, а полусфера.
— Больное, — девочка тянется к этому новому небу изуродованной рукой, как будто пытаясь показать их сходство. — Больное! Смотрите!
Блеклая красная поверхность нового неба пронизана гниющими серыми расселинами, напоминающими покрытые струпьями раны, и оно сбрасывает частицы себя, фрагменты, которые отваливаются от этой умирающей структуры, слишком слабой, чтобы удержать их. Рабы видят отслоившиеся куски нового неба, которые появляются на такой высоте, что их едва можно разглядеть, и становятся все больше, быстрее, несутся вниз и неумолимо растут.
Они снова кричат, когда огромный кусок плоти Ульгута врезается в равнину, поднимая занавес пыли и сотрясая землю.