Симонов и война
Шрифт:
Я расплакался. Все так вдруг, неожиданно.
— Партийный билет получите во Втором доме, в политотделе.
Прихожу туда. Заплатить за тринадцать лет членские взносы. Я говорю: «Да что вы, с ума сошли — за тринадцать лет членские взносы! Я же был беспартийным». — «А вот теперь надо заплатить все взносы». Я говорю: «Дайте мне позвонить вот такому-то». Я звоню и говорю: «Слушай, Иван Тимофеевич, как же так — в партии восстановили, а теперь партийный билет я должен выкупить, заплатить за тринадцать с половиной лет». — «А-а-а, там еще не знают постановления. У нас есть постановление: платить с момента выдачи партийного билета».
Я
А дальше начали вызывать всех остальных моих товарищей, которые были уволены, которых следователи брали сначала в ежовые рукавицы, а потом смягчались.
Одному генералу такое предъявили обвинение: (а некоторые документы немецкие уже к нашим попали), он сказал немцам, что формируются на Волге триста дивизий, и часть уже перейдет в наступление, и будет плохо вам, немцам. Такой смысл. А немцы готовились к наступлению, действительно должны были здесь наступать, а услыхав такое от генерала, да к тому же от начальника артиллерии армии, от лица довольно сведущего, — они отменили наступление на этом фронте, испугались. А там действительно появились новые части. Пленные показывают, и разведка, видимо, доносит, что новые части появились.
Он говорит, я тоже знал, что немцы готовятся к наступлению, поэтому и сказал, чтобы запугать, что у нас еще не все иссякло. Потом его все же восстановили в партии.
Почти всех выпустили, кроме Понеделина, Кириллова, Сибаева — генерала железнодорожника, он у меня в армии одно время был. А Самохина не выпустили. Самохину дали двадцать пять лет. Потом выпустили Самохина, и я его встретил. Он был преподавателем военной кафедры Московского университета на Ленинских горах, но в партии его не восстановили, он так и умер беспартийным. Единственный человек, которого не восстановили.
Последним я давал показания на Герасимова года полтора-два тому назад, сейчас живет в Бердичеве, из числа пытавшихся писать историю, но потом он отказался, сидел долго, потом был беспартийным; он просил, чтобы меня вызвали в ЦК, в ЦКК. Спросили, знаю ли я такого. Я говорю, что знаю. «Напишите». Я написал. Ничего плохого я не мог о нем написать. Восстановили тоже в партии. Всех восстановили в партии, кроме одного Самохина.
И работали. Потапов работал долго, умер два года назад. Хороший генерал. Да все вели себя примерно. Были колебания у некоторых по написанию истории, а чтобы идти работать к немцам — все категорически отказались. Так что наш генералитет, находясь в тяжелых условиях немецкого плена, очень тяжелых условиях, остался верным своей родине.
Один из генералов, он в плену не был с нами, где-то в другом месте сидел, звать его Петя, фамилию забыл. Хороший генерал, очень веселый,
К. М. Погиб?
М. Ф. Погиб.
Разговоры и размышления
Пронин Василий Прохорович
7
Председатель исполкома Моссовета с 1939-го по 1944 г.
Л. Х. Наш разговор начался с того, что я рассказал ему о студии, о замысле фильма. Он сказал, что фильм такой очень нужен, особенно для молодежи.
— Но фильм будет ценен лишь в том случае, — заметил он, — если там будет сказана правда. Только правда. А то подумайте, ну что сейчас говорят о начале войны? Фактор внезапности. Ерунда все это. Никакой внезапности не было. Было чистое поражение. Ну, во-первых, весь народ был подготовлен ворошиловскими речами к войне на территории противника. Во-вторых, во главе армии стояли эти «конногвардейцы» Ворошилов, Тимошенко и Буденный. Все они в военном смысле люди ограниченные, а в общем — так и подавно.
И наконец, в-третьих, вооружением и, главное, тактикой немцы нас превосходили. У нас ведь тактика была какая? Фронтальная. Кавалерийская. Вот немцы нас и били.
А внезапности никакой не было. Мы все, вплоть до Сталина, знали, что война будет. Помню, я еще в тридцать девятом году, еще перед Финской, был как-то на заседании Политбюро. Речь, кроме всего прочего, шла о противовоздушной обороне и, в частности, о противовоздушной обороне Москвы. Сталин вдруг меня спросил: «Как у вас дела в этом плане?» Ну, я ему ответил, что, мол, неважно, опыта нет, варимся в собственном соку. Сталин тогда сказал, что он даст указание разведке собрать данные об опыте противовоздушной обороны.
Прошло какое-то время; Сталину, сами понимаете, я не напоминал, — как вдруг приходит мне в Моссовет огромный пакет. И там надпись Сталина: «Материалы для Пронина». Это были данные нашей разведки об организации ПВО в Лондоне и в Берлине. Тридцать девятый год, там уже вовсю война шла, или даже сороковой это был.
Нам все это, кстати, впоследствии очень помогло.
Потом помню другой случай. Это уже во время Финской было. Сижу я у себя как-то, перед самым новым годом. Вдруг звонок. Сталин.