Синдром пьяного сердца
Шрифт:
Городок понравился, зеленый, просторный, у воды. Особенно пришлась по душе старая его часть: вытянувшиеся на километры одноэтажные деревянные домики, и среди них такая же деревянная церквушка, где я и встретился с Анатолием Шумовым.
Крупный, бородатый, громкоголосый, истинный поп из провинции, какими их рисует народная молва. Глаза яркие, голубые, бойко-озорные. Волга отразилась в них. А говор мягкий, журчащий, окающий. Одевался просто, но носил фетровую шляпу.
Если по порядку, то решили мы переезжать
По гладкому шоссе до Пензы моя жужжалка кое-как еще дотянула. Но далее, на степных проселках, по которым мы рискнули ехать по совету друзей, сокращая путь на сто лишних километров, машина не выдержала перегрузок и где-то на въезде в город Вольск, километрах в сорока от нашего нового дома, всхлипнула, заскрипела, заверещала, как раненый зверек, да и повалилась набок. Отлетело колесо.
Это случилось поздним вечером. Помню, в отчаянии я воскликнул, что тут ее, проклятую железку, и брошу к чертям, так она мне надоела… Но жена погладила мой рукав и стала утешать: «Ничего, ничего, я же рядом, ты разгружай, а я рядом, понимаешь?» И хоть не сразу, но отлегло.
Ребенка с женой удалось устроить на ночлег в ближайшем доме, а сам остался караулить машину, прикорнув, скорчившись на сиденье. Проходившие с танцев подростки заглядывали в окошки; им было занятно, что в такой коробочке кто-то еще ночует.
А утром, спозаранку, проходил на работу человек и, ни о чем не спрашивая – да и что спрашивать, все и так видно, – осмотрел место слома, присев на корточки, даже руками пощупал, распрямляясь, сказал: не смертельно. И указал на здание пожарной команды невдалеке: «Спросите Диму»…
Дима оказался истинно умельцем. И руки золотые, и характер.
Насвистывая песенку, он тут же, при мне, насыпал в посудину карбиду, добавил воды, а когда забурлило, наладил сварочный агрегат и приварил обломанную полуось, развальцевал медную трубку для тормоза (ее разорвало), проверил, не течет ли тормозная жидкость, для чего проехал со мной по улице… Взял за работу сущие крохи, рублей, кажется, пятнадцать. Да я бутылку «Московской» подарил.
По серовато-белым улицам Вольска, плод работы огромного цементного комбината (цемент тонкой пыльцой покрывал даже листья и траву), мы двинулись по направлению к Балаково.
Балаково я осваивал по частям.
Мы уже стали привыкать, что все тут рядом.
Магазинчик «Шайба», неподалеку от шлюза, деревянный, круглый, крашенный в голубой цвет. Еще один, продуктовый, в соседском блочном доме на втором этаже… Неподалеку и универмаг, а рядом овощной базарчик, овощи недорогие, особенно помидоры под названием «бычье сердце».
На рынок же привозили совхозное молоко, продавали в разлив из железной бочки. Мы с сыном, завидев из окна знакомую бочку, брали трехлитровый бидончик и занимали очередь.
Рыбку можно было купить в магазине,
Осетры же продавались на рыбном заводе, огромные, с икрой – три рубля килограмм, а без икры – два с полтиной. И однажды, вернувшись из Москвы, я обнаружил в нашей ванне, где собрался с дороги помыться, метровую рыбину, которую моя жена с подругой купили на двоих и, взвалив на плечи, едва доволокли до дома.
Рыбину, этакое полено, мы распилили одноручной пилой и по здешнему рецепту, выдержав в соли, подвесили на кухне, над тазиком, за хвост, чтобы стекал жир… Отрезали от нее, розовопряной, хрящеватой, нежную мякоть, пока она не задубела от времени.
Сперва ели в охотку, а потом уже и видеть не могли.
Стерлядку покупали по воскресеньям, как праздничное блюдо, и запекали, по здешнему рецепту, кусочками в духовке, положив сверху кружок лука и полив майонезом. На стерлядку было принято приглашать гостей.
Ну а всякое здешнее начальство, включая и областное, кормилось у рыбоподъемника…
На глазах всего поселка подкатывали на черных служебных машинах, бесплатно отоваривались.
Есть на плотинах такое хитрое приспособление: рыбоподъемник, вроде водяного лифта; по замыслу ученых ему положено пропускать рыбу во время нереста вверх по течению, поскольку плотина встает непреодолимой преградой на пути.
Вот тут-то ее, легковерную, и берут голыми руками, как большевики некогда Россию.
Рыбка в подъемник, с надеждой на близкий исход, тяжелая от икры и чуть безумная в своем неистовом желании освободиться, выметать и продолжить потомство… А наверху уже стоит этакий жлобина с острым железным крюком.
Подцепив под жабры трепещущую, полную жизненной силы и любовной страсти сударушку, волочит ее в багажник «Волги», пока хозяин любуется красотами природы с высоты плотины и рассуждает с кем-нибудь об этаком отвлеченно прекрасном, как о стишках Некрасова, еще кого-то, кто написал о нашей русской Волге… Красавица, мол, народная, как море, мол, полноводная… Ну и так далее, ценили классики, ничего не скажешь, нашу реку…
А водитель уже кричит от машины: «Ван Ваныч, можно ехать!» Ван Ваныч оторвет с неохотой свой глаз от ландшафта и спросит строго: «Поработали, достаточно?» На что последует ответ: «Как же, повезло, там такая дуреха подвалила! Буйная, пыталась прямо из рук скакнуть, а мы ее ножичком… Ножичком… Усмирили…»
В старый деревянный поселочек я забрел случайно, туда ходил древний автобусик, сорок минут по скверной дороге. А там и церковь, тоже деревянная, как не заглянуть. Как зашел, сразу увидел Шумова. В просторной рясе, с пятнами проступающего пота на плечах и спине, стоял посреди церковки и причащал старушек.