Sindroma unicuma. Finalizi

Хол Блэки

– Он сам виноват! Зачем велел, чтобы я перебивалась, как смогу?
– выплеснула обиду.
– Вот и выжила, как сумела! Пусть пожинает плоды! Скажу ему, что содержишь меня.

– Я польщен, - ответил сухо Мэл, - но боюсь, выяснение отношений будет сейчас как мертвому припарка. Внутри семьи как-нибудь разберемся, но на виду у людей необходимо, чтобы комар носа не подточил.

– Неужели нельзя обойтись по-другому?
– простонала в отчаянии, пропустив

мимо ушей фразу "внутри семьи разберемся".
– Разве обязательства недостаточно?

– Кто о нем знает? Ты да я, потому что других свидетелей не было. А пусть бы и были, рты всем не закроешь, так что скандал на подходе. А Рубля бдит за приличиями, и знаешь, почему? Потому что это политика. В стране недопустима социальная напряженность. Простой народ должен верить, что перед законом едины все - и бедные, и богатые. И что деньги зарабатываются трудом, а не хапаньем и воровством. Представь, получил человек свои пять висов, пришел домой, а по телеку пьяные морды обливаются шампанским, хвастают цацками и спорят, у кого яхта дороже.

– По-моему, на приеме так и было.

– Ты преувеличиваешь. Конечно, богатые и популярные никуда не денутся, но они ведут себя на публике прилично и покрывают свои меха и яхты благотворительностью. Сунут подачку какому-нибудь питомнику животных или дому инвалидов, а потом весь год рассказывают журналистам. А для пьяных танцев и душа из шампанского есть закрытые заведения и мероприятия, например, тот же "Вулкано". Ладно, я отвлекся. Можешь упираться хоть до утра, но кольцо придется принять.

Неправильно получается. С ног на голову. Чем сильнее отпинываюсь, тем крепче липнет. Почему нельзя жить проще, без обязательств и намерений?

Мэл вытянул меня из кресла, сел сам и посадил к себе на колени.

– Тебе не нравится, что не будет гостей и банкета? К нему начинают готовиться как минимум за полгода.

– Ой, нет! Какой банкет?
– всплеснула рукой. Я в себя не могу прийти, а Мэл вообразил, что мне подавай размах.

– Может, предложил неправильно? И цветы не купил... Но шампанское мы обязательно выпьем.

– Мэл, а что скажут твои родители?

– Отец уже сказал через Тиссу. Теперь наш ход.

– Он возненавидит меня! Ты вручишь фамилию мне! Слепой! И у меня мать на побережье!

– Понимаю, Тисса тебя застращала. В конце концов, поносишь колечко и снимешь, когда надоест, - сказал небрежно Мэл.

Я решила, что он уязвлен отказом. Не каждый день столичные принцы уговаривают девушек принять предложение, а те ломаются, даром что не представляют собой ничего путевого.

– Мэл! Егор!

Мне очень лестно...

– Что-то непохоже, - хмыкнул он, поглядывая на меня.

– Значит, когда страсти улягутся, я смогу вернуть кольцо обратно?

– Когда-нибудь ты снимешь его, - заверил Мэл с серьезным видом.

Я потрогала узкий желтый ободок, ощутив подушечкой пальца гладкий теплый металл. Выглядит просто и без изысков.

– Значит, это твое? А мне казалось, ты обменялся с какой-то девушкой.

– Оно фамильное, но принадлежит мне. Если ты примешь его, ни у кого не останется сомнений, и никто не посмеет оскорбить тебя.

Я прилегла к Мэлу на грудь и провела рукой по заросшей щеке.

– Нравится?
– спросил он.

– Очень.

– Заметил, - ухмыльнулся Мэл.
– Но учти, перед сном побреюсь. Не привык. Мешается. Ну, так как?

– У нас всё очень быстро получается, не находишь? Стремительно. Может, мы ошибаемся? Вдруг это страсть, которая завянет через неделю?

– Есть такое. Стремительно, но мне нравится. Адреналинит. А насчет ошибок и страстей... В детстве у меня была мечта - радиоуправляемая гоночная машина. Знала бы ты, как я бредил ею: изучил все марки и модели, собирал наклейки, рисовал в альбомах, которые оставлял ненароком на видном месте, чтобы родители сообразили. Сейчас понимаю, что они посмеивались над наивными попытками, но, тем не менее, на день рождения получил то, о чем мечтал. Мне казалось, я умру от счастья. Но представь, через неделю игрушка осточертела. Я изучил ее возможности вдоль и поперек, и мне стало скучно.

– Ого, значит, ты с детства любишь гонять по трассе, - подцепила его.

– Да. Став старше, я переключился на настоящие машины. И опять сходил с ума, донимал отца, Севолода и деда, расписывая преимущества той или иной модели. В шестнадцать лет отец сделал мне права, хотя мать не соглашалась.

– Почему?

– Боялась. Нормальным людям права выдают, начиная с двадцати лет. Она думала, что я разобьюсь, и выступила категорически против машины. Отец послушал ее, и мне пришлось ждать до восемнадцати, пока не уломал родителей на "Турбу-100". Никогда не забуду её. Это на всю жизнь, наверное. Въелось под кожу. Что мы с ней вытворяли! Разве можно сравнивать машинку на батарейках и собственную ласточку? Ты выжимаешь лошадей, поворачиваешь руль, и она чувствует малейшее колебание. Она слышит мысли до того, как ты собираешься сделать движение. Ты сливаешься с ней и становишься единым целым!