Sindroma unicuma. Finalizi

Хол Блэки

– Обыкновенные.

– Они тебе не мешают? Мне казалось, что все, кто видит волны, раздвигают их, чтобы не путались под ногами.
– Я скопировала движения пловца брассом.

Мэл улыбнулся.

– В целом не мешают. Да ты и сама знаешь, что частота волн напрямую связана с активностью Солнца.

–

Это в учебниках написано. А как в жизни?

Мэл схватил пустоту и притянул невидимую волну.

– С заходом солнца их количество уменьшается, но незначительно. Вот эта течет из-за спинки дивана и уходит в противоположную стену, но я дернул, и пошло возмущение. Волна колеблется. Хочешь - накладывай её на звуковые волны, хочешь - вводи в резонанс со световым излучением, хочешь - завязывай узлами и ограничивай пространство. А если вырвать кусок волны, то высвобождается энергия.

– А рукам не больно?

– Нет. В зависимости от времени года волны бывают разными. То жесткие как металлические струны, то рыхлые как пряжа, то упругие как пружины. Часто из-за их нестабильности срываются заклинания.

– Как же так? А вдруг волна попадет тебе в глаз? Или в живот? И пройдет насквозь.

Мэл рассмеялся.

– Как правило, они обтекают движущиеся объекты.

– А вообще? Не раздражают?

– Привык не замечать. И другие не обращают внимание. А как ты приспособилась?

– Не знаю. Быстро сообразила, что к чему, копировала жесты, слова, чтобы не выделяться.

Мэл разжал пальцы, отпуская пустоту.

– Волна стремится к первоначальному положению, и со временем возмущение утихнет.
– Он потянулся влево и привлек невидимую волну, а затем другой рукой притянул волну справа.
– Вот, зажми, - переложил невидимые волны в мои кулаки.

Я походила на пьяного кучера, который проснулся утром в конюшне в соломе, а руки по памяти сжимают вожжи.

– Я их держу?

– Держишь, - кивнул Мэл.
– Волны натянуты, и началось возмущение. Их можно связать, оторвать, закрутить, сжать, растянуть. Можно работать с одной волной, но тогда результат не

так эффектен. Чем больше волн, тем больше заклинание, но и отдача потом сильнее. Чтобы оно получилось, нельзя ошибиться. Самое малое - если тебя обольет водой или обожжет. А может долбануть током. Что сделаем с ними?
– его ладони легли на кулаки, сжимающие невидимые волны.

Честное слово, я ощущала себя полной дурой. Из ничего получить что-то!

– Не знаю... Что хочешь.

– Ладно.

Мэл управлял моими руками как кукловод марионеткой.

– Смотри... Из левой руки перекладываем в правую... Теперь их две... Второй свободной рукой притягиваем ту же волну, которую отдали - получается петля. Просовываем в нее сжатые волны и затягиваем... Крепче!

Мэл рассмеялся и опустил руки.

– Что?
– спросила я, замерев в нелепой позе.

– Упустили. Давай снова.

И снова парень водил моими руками, растягивая, завязывая и разрывая, пока в раскрывшейся ладони не появился крошечный кривокосый розовый огонек - мой первый gelide candi*. Он не обжигал, не морозил и колебался в воздухе как пламя свечки.

– А-ах!
– только и воскликнула я от переполнявших меня чувств.

Мы смотрели на огонек до тех пор, пока он не побледнел, уменьшившись в размерах, а потом и вовсе растворился в воздухе.

Мэл поцеловал меня в щеку.

– Пошли спать.

– Ты здесь ночуешь?
– замерла я у входа, не решаясь пройти дальше.

Комната выглядела пустой за исключением подиума посередине, на котором возвышалась огромная кровать, а в головах занимало ромбовидную нишу окно. По левой стене спальни тянулось зеркало. И опять над головой навис скошенный потолок, и ввергла в состояние робости белоснежность обстановки. Разве что пол, выложенный плашками, да кремовое постельное белье разбавляли медицинскую стерильность.

Мэл, снимая на ходу футболку, швырнул ее в изголовье кровати и, раздвинув дверцы встроенного шкафа, достал оттуда майку.