Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
Кукла - это я. И я нахожусь в больничной палате, рядом со мной медсестра и доктор, а перед кроватью на треножной подставке стоит широкий экран с картинкой, на которой сфотографированы я и Мэл.
Я - Эва. И я дышу, смотрю, слушаю и понимаю.
Я живу.
Медсестры сменяли друг друга. Первая - светловолосая, высокая и стройная - приходила с неизменной приветливой улыбкой, поднимающей настроение. Ее
– "М"?
– показала я пальцем на букву.
– Эм, - сказала женщина.
– Меня зовут Эм.
Мы обедали. Вернее, кормили меня. Точнее, я ела сама. Мне повязали клеенчатый слюнявчик неимоверной длины и поставили на кровати переносной столик с едой. Я держала ложку, а Эм поправляла и помогала, если рука начинала дрожать или не зачерпывала бульон. Надо сказать, процесс самостоятельного приема пищи наладился быстро; во всяком случае, кроме ложки мне покорилась и вилка, и получалось пить из кружки без чьей-либо поддержки.
Из общения с Эм я выяснила, что нахожусь не в больнице, а в стационаре при медпункте института, в котором учусь. Действительно, обстановка выглядела знакомой. Сейчас кровати сдвинули в другую половину, а для меня и медицинского оборудования освободили целый угол помещения.
Помимо прочих процедур в расписании имелся ежедневный массаж, и проводила его медсестра, которую звали Эр, о чем она сообщила, когда я показала на букву на кармашке халата. У Эр были сильные крепкие руки, и во время массажа я вскрикивала и подвывала, пытаясь вырваться.
– Хор-роша заинька, - нахваливала медсестра, ворочая меня на кровати.
– Разрабатывай связоньки, тренируй голосок.
После массажа я чувствовала себя выжатой тряпкой и сразу засыпала.
Меня накачивали лекарствами всех форм: в виде таблеток, поскольку я могла глотать; в виде растворов и сиропов; в виде внутримышечных и внутривенных уколов и даже в виде свечек. Назначение препаратов состояло в том, чтобы восстановить, поддержать и развить потерянные возможности организма - улучшить мозговое кровообращение, стимулировать работу нервной системы и укрепить сердечнососудистую.
Со мной работал логопед. Щуплый дяденька с прилизанными волосами и острым носом, похожий на маленькую птичку, приходил с неизменной черной папкой под мышкой и заставлял трудиться над артикуляцией, выжимая из меня правильное произношение. После занятий язык болел, и я вредничала и капризничала.
– Это хор-рошо, - говорила Эр.
– Значит, пошла на поправку заинька.
Ежедневные просмотры на экране вошли в обязательную программу. Каждый раз сеансы были различными по тематике и длились, пока мне не надоедало.
Обязательными стали и сеансы музыкальной терапии. Мне дозволяли слушать легкие расслабляющие мелодии, и общая суть заключалась в настраивании на положительные эмоции.
– Негатив нам не нужен, - заключил мой лечащий врач Улий Агатович. Он был невысок, имел глубокие залысины, реденькие русые волосы, курносый нос и приличный животик, который носил с достоинством. От мужчины за километр фонило оптимизмом.
– Ну-с, как поживает наша больнушечка?
– начиналось утро после обычных приветствий.
– Н-нормально, - отвечала я.
– Что значит "нормально"? Посчитаю, что моя миссия завершена, когда услышу: "Замечательно! Волшебно! Восхитительно!"
Помимо массажа обязательными стали сеансы электростимуляции мышечных тканей под контролем Эм или Эр. Меня обтирали антисептическими растворами и смазывали от пролежней.
А потом настал день, когда я поднялась с кровати и пошла. Не самостоятельно, конечно, а при поддержке Эм и Эр с двух сторон. Ноги дрожали, голова закружилась, и в глазах потемнело, но вскоре зрение вернулось. Мы проковыляли втроем по проходу между кроватями и повернули обратно, а уже через час я потребовала костыли.
В стационар периодически приходили гости - коллеги Улия Агатовича. Они рассматривали меня как удивительную зверушку, и их интерес злил.
– Не хочу!
– сказала в очередной раз, когда доктор пришел с тремя учеными мужами.
– Конечно, конечно, - засуетился он и выпроводил седовласых академиков за дверь. Улий Агатович руководствовался принципом: "Прочь отрицательные эмоции!"
Помимо ученых товарищей обо мне не забывали и другие. Каждое утро в стационаре появлялись пышные красочные букеты в корзинках, увитые роскошными ленточками. Поначалу доктор запретил пахучие цветы, но убедившись, что у меня нет аллергии, дал разрешение.
Как-то он сказал:
– Душечка-больнушечка, приехал ваш батюшка. Не хотите повидаться с ним?
У меня есть отец, и он приехал ко мне! Он ждет в медпункте и зайдет в стационар! О чем нам говорить?
Не помня толком о родителе, я почему-то решила, что он обвинит меня и начнет оскорблять. Нет, не хочу!
– закрыла лицо руками и замотала головой.