Синеока, что делать?
Шрифт:
— Дружище, не может так быть, чтоб всё и сразу! Я вот даже магией не владею, а ты почти как Гарри Поттер. Причём не испытаний тебе ни Дадлей, ни Дурслей. Всё на блюдечке с голубой каёмочкой. А ты: хочу собственного дракона! Не жирно ли? В конце концов, тебе же сказали, что сердце должно быть горячим! Оно должно любить! Ты любишь хоть кого-то?
— Ну-у-у-у.… тебя люблю. Лилю.
— Это так, само собой разумеющиеся. А нужно любить, чтоб на части рвало. Чтобы вздохнуть было невозможно.
— А сам ты хоть раз так любил?
— Я? Я только слышал.
— Значит, ты ни маму, ни
— Они мне очень дороги. А мама твоя… она… к ней у меня особое отношение. Она колдовством притягивает. Понимаешь?
— Понимаю… Как же заполучить это яйцо?..
— Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь… и каждый вечер сразу станет удивительно хорош. И ты поёшь… — затянул Степан, глядя в окно. Там, за окном, в молодом ельничке гуляла Синеока в сопровождении Шмеля. Шмель что-то мурлыкал, хитро поглядывая на Владычицу, а та в ответ улыбалась.
— Чёрт! — выругался Степан, сдерживая злость. Кулак дрожал от напряжения и желания стукнуть как следует по подоконнику. Но в комнату только что вошла Лилия, и Степан опустил кулак, лишь легонько стукнув по тёплому дереву подоконника.
— Стёп, — Лиля обвила его руками за талию и горячо задышала в спину. — Стёп, пожалуйста. Выброси из головы Синеоку. Она тебе не принадлежит и никогда не будет принадлежать. Поверь.
Степан посмотрел в сторону Лавра: сын не слышал их. Он пританцовывал, сидя на диване. Из наушников громыхала музыка, которую можно было даже слышать…
— Когда я её вижу, у меня сердце не на месте. Оно скачет, как не объезженный жеребец. Я знаю, она меня любит…
— Не припомню, чтобы она кого-то любила. Особенно из людей! Моя мать — бесчувственная чаровница!
— Ты её не знаешь!
— А ты… ты зачарован!
— Ей сейчас зачем меня зачаровывать? Сейчас она естественна!
— Настолько, что ты ей просто безразличен!
— Ты ревнуешь! Ты проникла в мой дом обманом и тупо женила на себе!
— Я? Ты говоришь мне это десять лет спустя. Так?
Лиля резко бросила на диван снятые с верёвки брюки и вышла из домика, громко затворив за собой дверь.
Садилось закатное солнце, всполохами мелькая меж сосен.
— Кажется, я переборщил. Обидел… — раздосадовано Степан заходил взад-вперёд по комнате, мучаясь чувством вины. Потом не выдержал и побежал следом.
Впереди, метрах в пятидесяти, мелькнула её белая юбка и скрылась в темноте леса. Где-то там стоял амбар для хранения и сушки ягод, а за ним начинался частый малинник, посаженный наподобие лабиринта. Он без сопровождения сам бы туда не сунулся никогда. Кусты, колючие и ветвистые, стояли выше головы. Ни заглянуть, не выглянуть…
Добежав до того места, где, как ему показалось, Лиля свернула, он остановился и крикнул:
— Лиля! Лиля подожди. Прости, я был слишком груб! Лиля!
Но Лиля не отвечала. Степану показалось, что она где-то недалеко тихо всхлипнула, пискнув, как это бывало раньше. Он бросился на звук в колючий, благоухающий ароматом малины лабиринт.
— Лиля! Солнце садиться. Давай вернёмся! Не обижайся. Прости меня, дурака! — кричал он, но в ответ слышал только шорох травы и тихое всхлипывание. Через какое-то время Степану показалось, что прошла целая
— Лиля!
Впереди послышалось уханье совы, жуткий скрежет. И вдруг, оглушительно вспыхнув, эхом пронесся по округе испуганный девичий крик.
— Лиля! — Степан рванулся вперёд. Он всматривался в темноту, задыхаясь от волнения. Кто? Где? Как?
— Лиля!
Снова послышался душераздирающий скрежет. Степан заметил впереди лёгкое свечение. Побежал, споткнулся о корягу, разодрал ногу, встал и снова побежал. В темноте маяком трепетал белый клочок Лилькиной юбки. Степан щурился. Куриная слепота сковывала взгляд, но он все же увидел, как мечется Лиля в объятиях… дерева. А дерево — старый трухлявый ствол, затягивает её внутрь, в сердцевину ствола… С глаз пропали голова, плечи, и белая юбочка вот-вот пропадёт из поля зрения.
Степан схватил Лилю за ноги и потянул на себя. Схватка с «деревом» длилась несколько безумных секунд: ноги Лилии уплывали из рук Степана, как песок сквозь пальцы.
— Да что это за чертовщина! — взревел он и вцепился руками в расщелину, раздвигая края луба в разные стороны. Ничего не получалось. Ситуация становилась отчаянной. Степан заорал во всю глотку, схватил увесистую корягу с земли и со всей силой удалил по стволу.
Лиля перестала сучить ногами, и Степан понял, что сработало. Тогда, что было сил, он стал лупить корягой по дереву без остановки. Ствол заскрипел, расщелина чуть растворилась, как пасть амазонской арапаймы 1 , и Степан увидел волосатое лицо с круглыми дикими глазами и торчащими большими островерхими ушами. Человеком его можно было назвать весьма условно…
1
Хищная рыба обитающая в бассейне реки Амазонки
Степан хватанул его корягой промеж глаз, и голова существа безвольно повисла в расщелине трухлявого ствола.
Совсем близко раскрылся омут, и из него шагнули Шмель и Синеока.
— Что произошло? — удивленно спросила, обеспокоенная Синеока.
— Мы услышали шум и почувствовали, что творится неладное. Это Лиля? — спросил Шмель и, не дожидаясь ответа, приблизился к дереву, возложив на него ладони по обе стороны расщелины. Дерево заскрипело и, медленно расправляя старый, пожелтевший от времени луб, открылось. Из пасти лже-арапаймы вывалилась Лиля. А следом…
— Лешак. Одичавший лешак, — опознала чужака Синеока.
Степан подхватил Лилю на руки и понял, что она без сознания. К изумлению присутствующих, он зарыдал.
— Лиличка, Лилёк, очнись! — омывая её лицо градинами слёз, Степан то прижимал Лилю к груди, то, отстраняясь, снова всматривался в неё, ища присутствия искры сознания. Видимо, боясь, что она больше никогда к нему не вернётся. — Ну сделайте же что-нибудь! Сделайте!
— Скрути его и в сарай, — отдала распоряжение Синеока, и Шмель навис нас лешаком. Синеока присела рядом с Лилией.